Императив. Беседы в Лясках

— Да, правда. Но, с другой стороны, если бы мы больше ассимилировались с Россией, мы были бы совсем другими. Это немножко похоже на тот случай, — попробуем посмотреть на это без всяких эмоций, — когда шли шведские войны и два шведских короля-родственника, протестант и католик, боролись между собой, и поляки разделились: часть поддерживала одного, часть — другого. В XVII веке, это описано в «Потопе», хотя это название романа Сенкевича абсолютно неадекватное. Это не было «потопом», это просто была типичная для того времени религиозно-династическая война. И было бы лучше для Польши, если бы мы стали протестантской страной? Возможно, мы бы не потеряли независимость, такое кажется исторически возможным. Мы, конечно, приблизились бы к Северной Германии, к пруссам, но как государство, может быть, мы бы и выжили. Но тогда мы не были бы поляками, мы были бы кем-то другим. Поляки-протестанты — это были бы уже другие поляки. Я только могу себя спросить: какая Польша, какие поляки мне больше нравятся? Я привык к католической Польше, со всеми ее недостатками. А протестантская могла бы быть тоже красивой, но это уже была бы другая Польша, и я был бы кем-то другим, если бы здесь жил. Но что бы было, если бы мы помирились с Россией? Это было бы очень трудно, потому что то различие менталитета, о котором мы уже говорили, восточный византийский подход к жизни — он очень глубоко отличает Россию от нас. И плохо, если человек об этом забывает, а левые всей Европы не раз пытались за последние 50 лет забыть эту категорию менталитета. А менталитет — он прежде всего основан на религиозных традициях, на языке. Все, что для русских считается, как они говорят, нормальным, для нас, людей Запада, экзотика, мы не так все видим, мы это чувствуем по-другому. Не лучше и не хуже, но совсем по-другому. И поэтому ассимиляция с Россией была абсолютно невозможной. Финляндия, которая имела гораздо большую автономию и гораздо более короткую историю, тоже не ассимилировалась, она очень сильно отличалась от России. А для поляков такого места в Российской империи не было. Россия не допускала того, чтобы относительно большая ее часть была другого вероисповедания и другого мышления, другого менталитета. Отношение к власти у нас было совсем другое.

Но вся эта история, которая разделяет Восток и Запад, очень сильно чувствовалась в XIX веке. И поэтому даже борьба с языком — чтобы в школе не учились на русском, — это была настоящая борьба, потому что именно язык определял мышление. И это продолжилось в XX веке, заново появились запреты. Но и в Пруссии тоже было такое, пробовали запретить польский язык, он тоже был запрещен в школах, как и в Варшаве был запрет. Даже нельзя было говорить в коридоре школы по-польски.

— При Александре III и особенно при Николае II поляки были допущены в российские государственные структуры, в армию, даже в полицию. Это было все-таки каким-то способом приручить…

— Ну, это происходило в минимальной степени. Велёпольский[59] был последним помощником царского наместника (наместником был великий князь Константин Николаевич) в Варшаве, и потом уже никогда никакой поляк никакой роли в управлении не играл. Но осталась о русских и хорошая память — например, был такой Старынкевич[60], русский губернатор Варшавы, он не воровал, построил водопроводы. До сих пор есть площадь его имени, и мы его помним, как хорошего царского чиновника. Это пример того, что нехорошие чувства не касаются тех, кто оставил хорошую память, — мы помним.

^{Фильм «Шопен на вокзале», 1993 г.}

— И в университеты были допущены, в руководство, поляки?

— Ну, вообще-то университетов не было как таковых, был Виленский университет[61], Вильно было больше интегрировано с Россией, чем Варшава. А Варшавский[62] — очень поздно был учрежден, ему только 200 лет сейчас, так что это был такой неполный университет. А тот настоящий, Краковский[63], он продолжал функционировать в Австро-Венгрии. И много людей из-за рубежа учились в Кракове. Или ездили в Эстонию, там неплохой был университет, в Дерпте[64].

— Поляки больше ездили учиться в Россию, в Петербург?

— Ну конечно, ездили, потому что там было хорошее обучение, а у нас полного университета не было.

— И это было также средством борьбы с патриотизмом?

— Конечно.

1918 год. Гданьск

[]