Император Август и его время

Эффект выступления и последующих действий триумвира превзошёл все ожидания. Солдатская масса немедленно раскаялась в своём неправедном отношении к Октавиану и устыдилась столь недостойного римских воинов поведения. Легионеры дружно сами себя осуждали и изъявляли абсолютную преданность своему военачальнику. Они даже обратились к нему с просьбой расследовать дело об убийстве центуриона Нония и строго наказать повинных в нём. Наказание, кстати, могло быть только одно – смертная казнь. Октавиан, однако, как мы помним, человек, очень даже склонный к жестокости, на сей раз благоразумно явил исключительное великодушие. Он сказал, что виновные ему известны, но пусть суровым наказанием для них станет осознание своей вины и осуждение такого ужасного поступка их боевыми товарищами. Тут уже легионеры напрочь позабыли о своих недавних мятежных настроениях и стали возглашать здравицы Октавиану. Ещё бы, ведь к прощению их вины триумвир с замечательной щедростью добавил превышавшие их ожидания подарки.

Что ж, молодой Цезарь в крайне непростой и чреватой роковыми последствиями ситуации проявил себя на уровне, достойном божественного Цезаря. Тому тоже приходилось сталкиваться с недовольством солдат, даже с их мятежами. Но он всегда их успокаивал, не доводя дела до решительных мер, приводящих к неизбежному кровопролитию. Однажды Гай Юлий Цезарь сумел погасить буйные настроения своих легионеров одним-единственным словом, обратившись к ним «квириты», то есть, «римские граждане», вместо обычного для военачальника обращения «воины».

Справедливости ради скажем, что у Октавиана в описываемом случае положение было много сложнее. Солдаты его были куда более разъярены, да и сам триумвир не имел у них того авторитета, что был у его великого родственника. На Марсовом поле любые слова бы его не спасли, да и сами легионеры были не те, что у Цезаря. Долгие годы гражданских войн сильно повлияли на мироощущение солдатской массы, на их понимание чувства долга, восприятие военачальников, дисциплины. Аппиан замечательно описал причины, как он это назвал, «тогдашнего безначалия»[482]:

«Причинами его было и то, что полководцы занимали свои должности по большей части, как это бывает в период междоусобных войн, не на основании выборов, а также и то, что войска набирались не по установленным издревле воинским спискам и не для нужд всей родины, служили не для общественного блага, а в интересах только тех, кто их в войска зачислял; да и им они служили, подчиняясь не силе закона, а потому, что их привлекали данные отдельными лицами обещания; и сражались они не против врагов всего государства, а против врагов отдельных лиц, не против чужеземцев, а против равноправных с ними сограждан. Все это подорвало воинскую дисциплину: солдаты считали себя не столько отправлявшими военную службу, сколько помощниками своих начальников на основе личного расположения, личного желания и полагали, что и правители нуждаются в них в личных своих интересах. Переход на сторону неприятеля, считавшийся прежде совершенно недопустимым, в это время даже удостаивался даров; так и поступали солдаты в громадном числе, а некоторые из знатных людей считали, что переход из одной партии в другую, совершенно ей подобную, не представляет собой «перебежки». Партии же были действительно вполне схожи, и никогда ни та, ни другая из них не занимала сама по себе враждебного положения в отношении римского государства как такового. Скорее предводители обеих партий представляли себе дело так, будто все они содействуют благу родины, и это в свою очередь облегчало такие «перебежки»: везде оказывалось возможным служить на пользу родине. Предводители понимали это положение и мирились с ним, зная, что они солдатами управляют не в силу закона, а скорее путем их задабривания. Таким образом, все войско было готово к смуте и к анархии, к неповиновению возглавлявшим смуту вождям»[483].

Очевидно, Октавиан хорошо понимал такие настроения и в обществе, и, главное, в войске. Потому и сумел так успешно погасить едва не запылавший военный бунт в столице государства. За счёт чего он в этом преуспел? И здесь вновь свидетельство Аппиана, сообщающее, что, если в Италии что-то тогда и произрастало, «то шло для войска»[484].

А положение на Апеннинах со дня на день становилось всё хуже и хуже. Морская блокада италийских портов кораблями флота Секста Помпея привела к тому, что Рим уже натурально терзал голод. В столице по ночам пошли массовые грабежи, которые молва, должно быть не без оснований, приписывала солдатам. В городе закрывались мастерские ремесленников, лавки торговцев. Престиж власти упал, что называется, ниже некуда. И как здесь было не случиться новой вспышке гражданской войны?