Император Галерий: нацлидер и ставленник тетрарха. Книга вторая. Лавры не жухнут, если они чужие

Диоклетиан на минуту прервался. Стало слышно, как гулко позванивает тишина и пожужживают и подзуживают мухи. Не отрывая глаз от Галерия, август продолжил:

– Без оттяжек, сегодня же, Тиридат III из рода Аршакидов обязан вернуться на престол Армении, однако со всех сторон его следует обложить и подпереть нашими людьми, советниками и консультантами, тайными и явными, чтобы не мог ни охнуть, ни вздохнуть самостоятельно! Кислород в его горное царство будет теперь поставлять только Рим – у нас этого газа за глаза на всех хватит! А сугубо горный воздух бывает очень вреден для здоровья. Надышавшись им, все шишки на ровном месте начинают хотеть свободы и независимости, неправильно понимая истинного и сакрального смысла этих слов. А понимать надо правильно, по-римски! Тиридату самому под нашей дланью будет проще жить и безраздельно править своими, ну и нашими подданными. Царей Иберии, хоть она и не к месту будь тут помянута и упомянута, теперь тоже будем назначать только мы, императоры Рима… ну, в частности, я, а остальные трое тетрархов, уверен, завсегда меня поддержат. После завершения нашего почти безнадёжного… эээ… стопудово верного дела ты, возлюбленный мой сын Галерий, тоже как царь самостоятельный можешь со спокойной совестью взяться за гуж, возвести собственный большой дворец на Балканах, в Фессалониках, и войти в мировую историю великим строителем, а не только лишь посредственным воителем. Не говори, что не дюж! Только зажмурь глаза и представь: у тебя будет своё жильё, отдельное от того, что по праву частной собственности принадлежит твоей супруге, моей дочери! Ты сможешь отгрохать цезарские чертоги по своему образу и подобию! Ты дождался свободы – шагай, но не семимильными шагами! Умеренно и аккуратно! Свободу тоже надо понимать правильно – как осознанную необходимость! Не возражать!!! Поддержать!!! – август словно вспомнил, что в тронном зале они с Галерием не одни и, обратив взоры ко всей публике, вопросил. – Есть тут те, которые не pro, а contra?

Вопрос, как и вся речь главного римского тетрарха были встречены гулом тёплого одобрения и громом аплодисментов, постепенно переходящих в бурные овации. Август никого не останавливал, как скалистая глыба Вифинских гор стоял молча, терпеливо и непроницаемо дожидаясь, пока разбушевавшаяся в зале стихия не успокоится и не сойдёт на нет естественным образом. Стихия, отыграв пассионарностью и перегревшись, утихает всегда, сменяясь надломом и субпассионарностью.

Когда снова стало возможным различить ухом, как позванивает тишина и пролетают мухи, Диоклетиан торжествующе оглядел тронную палату, но не поймал ни одного взгляда: все на всякий случай были опущены долу. По согбенным фигурам державной элиты, сановников и чиновников, читалось их желание поскорей горизонтально распластаться перед своим повелителем и то ли замереть недвижимо, то ли поползать на коленях или по-пластунски, то ли, ещё лучше, никогда больше не вставать, ощущая над собой лучи и согревающее тепло вечного солнца.

– Какие уж тут могут быть возражения!!! И я, и я, и я того же мнения! – за всех скопом, по-сыновни, смиренно согласился Галерий, тут же, раз уж заговорил, упав ниц прямо в ноги отцу-тестю: ближе всех стоял к персоне Господина и Бога, поэтому подползать не пришлось; его нос сразу уткнулся прямо в царские сандалии-лабутены. Прилюдно – один за всех, все за одного! – не смел даже поднять взора на ослепительно восхитительные штаны, чтобы как бы чего не вышло: вдруг главный тетрарх ненароком прочитал его истинные мысли или просто сам своим умом, задним, вычислил тайные намерения Галерия, или ему Громовержец нашептал чего. Не может же быть так, чтобы небесный Юпитер не делился открытиями, сокровенным и сакральным с земным тёзкой!

Диоклетиан жестом дал понять, что отпускает, а возможно, и гонит прочь всю по-рабски элитную братию империи, кроме распластанного перед ним цезаря: впрочем, Галерий, уткнутый ноздрями и глазами в обутку главного тетрарха, жеста узреть не мог при всём желании, потому в зале остался именно по причине «незрячести». Когда за последним имперским подданным затворились створки дверей, август попросил цезаря пару-тройку раз повторить фразу «И я, и я, и я того же мнения!», а затем то ли довольно, то ли фривольно полюбопытствовал: