Император Галерий: нацлидер и ставленник тетрарха. Книга вторая. Лавры не жухнут, если они чужие

– Что же ты как тот жертвенный поросёнок?! Даже не бычок и не барашек, а именно поросёнок! Пятачок! Иногда стоит озаботиться и побыть Медведевым… эээ… медведем из Гипербореи! Винни-Пухом! Каково твоё собственное державное мнение? Ты же император, пусть и младший, пусть и у меня на подпевках, но не на посылках же! Служить на посылках даже золотая рыбка не смогла бы – отправила б к разбитому корыту, уж я-то знаю! В твои года уж должно сметь своё суждение иметь! Флаг тебе в руки, барабан на шею! Но только не публично, в этом ты прав. Вижу, что потихоньку осваиваешь мою науку.

– Я так и не понял, что вы сейчас сказали: прав я был или не прав?

– Почему ты ко мне сейчас на вы обращаешься, Галерий?

– Не понял вопроса. А как надо? Разве когда-нибудь было тыкание с моей стороны?

– А то! Ещё как было!

– Когда?

– Неважно. Но было! Впрочем, может, и не было.

– Ну, если было, так пусть было. Я был глубоко неправ.

– Раз признал-таки свою вину и слабопамятство, то заодно ответь, почему сменил модель обращения?

– Из чувства глубокого уважения и удовлетворения! Отцов же надо уважать, правда? И Господ, и Богов, и старших по званию!

– А раньше почему обращался на ты? Не уважал, что ли?

– По недомыслию! Ну, и, кроме того, стал ещё больше уважать. Уважение растёт с каждым днём. И даже не по дням – по часам! Взрослею, однако! Всё равно не понимаю, прав я был или не прав. Теперь уже в двух случаях. Но я всегда за! И всегда готов! – словно прохрюкал цезарь, продолжая распластываться перед всеобщим Господином и Богом, а затем, будто бы по-медвежьи, прорычал. – Пионер – он всегда первый!

– К чему готов?

– Пожертвовать собой во имя главного тетрарха-августа и во славу Родины всех ромеев! За нашу и вашу Иллирию… эээ… Дакию! За Балканы! За Рим! За свободу империи!

– Дело говоришь! Твоя жертва не будет напрасна, но в моих чертогах она в данный момент без надобности. Пустое это! Сейчас встань и искренне выскажи своё сокровенное мнение, идущее от всей балканской души и от чистого сердца бывшего сельчанина! Мы же с тобой одной крови! – произнёс Диоклетиан, подумав при этом, что уж сам-то он в отличие от собеседника точно не рогуль: давно вырос из коротких розовых штанишек мальчика.

– Ну, тогда всё равно готов выполнить любой хоть устный приказ, хоть письменный Эдикт, под которым, хочу я этого или нет, один чёрт, золотыми буквами будет вписано и моё имя! Или не один чёрт, а целых три, если считать вместе с Фавном и Приапом! – поднимаясь сначала на колени, а потом с колен на ноги, стоял на своём Галерий. Подумав, горделиво произнёс: – Имя, только имя, всего лишь имя, но не подпись, ибо я писать, как не умел, так и не научился! – хотел было ещё довеском добавить что-то звучное и гордое про «не царское это дело», но вовремя прикусил язык, вспомнив, что главный тетрарх, хоть изначально и тоже хуторянин, но мужик грамотный и культурно подкованный. Поэтому заключил двумя ключевыми словами. – Я воин!

– Твоё имя позолоченными буквами будет вписано в историю, через запятую после моего, ибо ты сейчас стоишь рядом со мной! А только что лежал! Хоть и встал, но тебе только чудится, что с колен. О чём бишь я? Ах да, и Сикории Пробе и о полюбовном договоре с персами. Да будет так! Значит, будем считать, что с тобой всё согласовано. Тогда мы, Диоклетиан Первый, Единственный и Последний, ибо Второму не бывать, повелеваем следующее! Исключительным городом и площадкой для торговли любыми фондами и активами между нами и Персией должен стать город Нисибис. Пусть память о битве неудачливого римского императора Каракаллы с парфянином Артабаном станет для Сасанида сублимированным утешением за нынешнее поражение! Хотя кто знает, как оно есть на самом деле и как Нарсе это воспримет: парфянцы Аршакиды были врагами иранцев Сасанидов, даже если последние фактически и являются продолжателями имперского дела первых. Армянского Аршакида Тиридата я сейчас в виду не имею – это осколок былой роскоши, настоящий сукин сын, но наш сукин сын. Он будет держаться за свой гористый и каменистый огрызок всеми зубами, верхней и нижней челюстями, вечно рыпаться, но всё равно никуда из ежовых рукавиц Рима не денется.

– А если Нарсе встанет в позу?