Император. Книга вторая. Ушаков

– Угощайтесь, господа. Вино, правда, греческое, но тоже – неплохое, – играл роль гостеприимного хозяина генерал Шабо. – Позвольте узнать, – задумчиво произнёс он. – Неужели уважаемый господин Ушаков надеется взять Корфу?

– Безусловно, – ответил Егор.

Офицеры рассмеялись. Но смех был какой-то скованный, не натуральный.

– Но, позвольте, господа, на вашей эскадре скоро закончится порох. Продовольствие вам подвозят скудное. Я прекрасно осведомлён о количестве больных. Госпиталь ваш переполнен. С какими силами вы будете штурмовать крепости? Наберёте ополченцев? Но сами же видели, что этот сброд – сплошь трусливые бараны. Они разбегутся при первом же выстреле. Может, вы надеетесь на янинского пашу? Мол, он вам даст арнаутов?

– По договору с Турцией, он обязан предоставить нам помощь, – сказал я.

– Наивный юноша, – усмехнулся генерал Шабо. – А, вот, все это, – он указал на стол. – А порох, а пули откуда, как вы думаете? Он мне их и поставляет. У меня приличная казна. Мне хватит до лета закупать у Али-паши боеприпасы и продовольствие. А ваши матросы к весне перемрут. И на Нельсона не надейтесь. Не в его интересах помогать вам. У него другие дела – Неаполитанское государство.

– Вы так открыто с нами говорите, просто – удивительно, – сказал Егор.

– Вы угощайтесь, господа. Кушайте, – ответил на это генерал. – Вас все равно завтра расстреляют.

Ночь мы провели в холодном, сыром каземате. Здесь кроме копны соломы ничего не было. Где-то в щелях кладки завывал ветер. Пищали крысы. Доносился гул канонады. Это наши орудия не переставали бомбить крепость. Спать не хотелось. Разговаривали обо всем подряд.

– Интересно, нам священника приведут? – спрашивал сам у себя Егор. – Без покаяния – грех помирать.

– Неужели завтра я перестану существовать? – все не верилось мне.

– Да, Семён, – грустно усмехался Егор. – Завтра мы предстанем перед Богом. Так, что вспомните все плохое, что вы свершили в этом мире, и оставьте этот неприятный груз здесь.

– Очень грустно умирать вдали от Родины, – пожалел я.

– Такова судьба солдата, – ответил на это Егор.

– Жаль, что я больше не увижу матушку, братьев, Петербург… Софью…

– Софью? – переспросил Егор. – Ах, Софья Пален – ваша дама сердца. Простите, я совсем забыл об этом.

– А у вас есть возлюбленная?

– Конечно. В Николаеве у одной графини подрастают три прекрасные дочери. И может быть одна из них…. Ах, о чем я? – Он махнул рукой. Вдруг встрепенулся и весело сказал: – Боже мой! Я бывал на приёмах у Баронессы фон Ган, ещё гардемарином. Милая, добрая старушка, хоть и с немецкими замашками. Софья… Я её помню маленькой, юркой, словно белка. Она вечно встречала меня со словами: Капитан, где ваш корабль? Я тут же отвечал: Скоро прибудет в гавань, мой адмирал.

Мы рассмеялись от души. А я рассказал, как в первый день знакомства мы взламывали тётушкин буфет. И смеялись ещё громче. На наш смех пришёл дежурный офицер. Отпёр дверь, внимательно оглядел камеру.

– Странные вы, русские, – произнёс мрачно он. – Вам завтра умирать, а вы хохочите.

И ушёл.

– Расскажите, Семён, говорят, вы были при смерти императрицы.

– Да. Эти дни у меня отложились в памяти, как что-то неприятное, серое, холодное…

– У нас на юге столько нелепых слухов ходило о её кончине.

– Каких?

– Ну, например, говорили, что у неё в отхожем месте был стульчак, сделанный из трона польских королей. И в отхожую яму пробрался карлик – польский патриот с кинжалом. Когда императрица утром…

Я не дослушал столь нелепый анекдот и покатился со смеху. Вслед за мной рассмеялся Егор. Когда успокоился, сказал ему:

– Умирала императрица долго и болезненно. Все эти слухи придумали злые языки.

Рассказал ему, как я случайно попал в Гатчину; как привёл в Петербург эскадрон черных гусар по приказу Аракчеева; как сортировал письма в канцелярии Безбородко, пока за стеной умирала великая императрица. Потом Егор рассказывал о себе. Отец его отправил в Петербург, где он проходил обучение в корпусе «Чужеземных единоверцев», учреждённый Екатериной Великой. Потом окончил кадетский корпус в звании гардемарина. Через год в чине мичмана переведён в Черноморский флот. На корабле «Князь Владимир» участвовал в сражении при Каликарии. Потом на фрегате «Святой Иероним» охранял Севастополь.

В девяносто пятом, наконец, получил лейтенанта. Правда, Егора заставили заниматься бумагами, и он мотался из Севастополя в Николаев, из Николаева в Петербург…. Но вот, наконец, был приписан к эскадре.

Так за душевными разговорами мы не заметили, как промчалась ночь. Засов с лязгом открылся.

– Пора, господа, – сказал дежурный офицер, и стало очень грустно. Нет, не страшно, просто – грустно.

Нас вывели на бастион. Поставили у самого края стены, чтобы снаружи было видно, как произойдёт казнь. Французская расстрельная команда выстроилась на против. Командовать казнью пришёл сам генерал Шабо. У него был усталый вид. Темные мешки под глазами. Но подбородок чисто выбрит. Внизу открывался чудесный вид на море, где стояли наши корабли. Холодный февральский ветер трепал наши белые сорочки.