Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты

Перед моим отъездом Вяземский показал мне письмо, только что им полученное: ему писали о холере, уже перелетевшей из Астраханской губернии в Саратовскую. По всему видно было, что она не минует и Нижегородской (о Москве мы еще не беспокоились). Я поехал с равнодушием, коим был обязан пребыванию моему между азиатцами…

Приятели, у коих дела были в порядке (или в привычном беспорядке, что совершенно одно), упрекали меня за то и важно говорили, что легкомысленное бесчувствие не есть еще истинное мужество. На дороге встретил я Макарьевскую ярмарку, прогнанную холерой…

Воротиться в Москву казалось мне малодушием; я поехал далее, как, может быть, случалось вам ехать на поединок; с досадой и большой неохотой.

(А. Пушкин)

* * *

Въезд в Москву запрещен, и вот я заперт в Болдине. Я совсем потерял мужество и не знаю в самом деле, что делать? Ясное дело, что в этом году (будь он проклят) нашей свадьбе не бывать. Мы окружены карантинами, но эпидемия еще не проникла сюда. Болдино имеет вид острова, окруженного скалами. Ни соседа, ни книги. Погода ужасная. Я провожу мое время в том, что мараю бумагу и злюсь. Не знаю, что делается на белом свете. Я становлюсь совершенным идиотом; как говорится, до святости.

(А. С. Пушкин − Н. Н. Гончаровой, 11 окт. 1830 г.)

* * *

Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал. Вот что я привез сюда: две последние главы Онегина, 8-ю, 9-ю, совсем готовые к печати. Повесть, писанную октавами (стихов 400), которую выдадим Anonume. Несколько драматических сцен, или маленьких трагедий, именно: Скупой рыцарь, Моцарт и Сальери, Пир во время чумы и Дон Жуан. Сверх того, написал около тридцати мелких стихотворений. Хорошо? Еще не все (весьма секретное): написал я прозою пять повестей, от которых Баратынский ржет и бьется – и которые напечатаем также Anonume – под моим именем нельзя будет, ибо Булгарин заругает.

(А. С. Пушкин − П. А. Плетневу, 9 дек. 1830 г., из Москвы)

Генерал М. П. Бутурлин

Генерал Михаил Петрович Бутурлин был нижегородским военным губернатором. Он прославился глупостью и потому скоро попал в сенаторы.

Как-то Николай I в бытность свою в Нижнем Новгороде сказал, что завтра будет в местном Кремле, и приказал хранить сказанное в тайне. Бутурлин созвал всех полицейских чиновников и объявил им о намерении императора, правда, под величайшим секретом. Вследствие этого Кремль был битком набит народом.

Николай I рассердился, а Бутурлин извинялся, стоя на коленях.

Бутурлин прославился и знаменитым приказом о мерах против пожаров, тогда опустошавших Нижний. В числе этих мер было предписано домохозяевам за два часа до пожара давать знать о том в полицию.

* * *

Случилось зимою возвращаться через Нижний восвояси большому хивинскому посольству. В Нижнем посланник, знатная особа царской крови, занемог и скончался. Бутурлин донес о том прямо государю и присовокупил, что чиновники посольства хотели взять тело посланника дальше, но он на это без разрешения высшего начальства решиться не может, а чтобы тело посланника, до получения разрешения, не могло испортиться, то он приказал покойного посланника, на манер осетра, в реке заморозить. Государь не выдержал и назначил Бутурлина в сенаторы.

(Н. Кукольник)

Новый год встретил я с цыганами и с Танюшей, настоящей Татьяной-пьяной. Она пела песню, в таборе сложенную, на голос: приехали сани.

Давыдов с ноздрями,
Вяземский с усами,
Гагарин с усами,
Девок испугали
И всех разогнали
и пр.

(А. С. Пушкин − П. А. Вяземскому, 2 янв. 1831 г., из Москвы)

Дельвиг незадолго до смерти стал вести очень разгульную жизнь. Однажды, сильно выпивши, растрепанный, является он к Пушкину. Поэт из жалости стал убеждать своего товарища переменить свой образ жизни. Однако же на все доводы Пушкина Дельвиг отвечал с отчаянием, что, мол, жизнь земная не для него:

– А вот уж на том свете исправимся.

– Помилуй, – говорит Пушкин, рассмеявшись, – да ты посмотри на себя в зеркало: впустят ли тебя туда с такой рожей?

(«Шутки и остроты А. С. Пушкина»)

* * *

Ужасное известие (о смерти Дельвига) получил я в воскресение. На другой день оно подтвердилось. Вчера ездил я к Салтыкову (отцу жены Дельвига) объявить ему все – и не имел духу. Грустно, тоска. Вот первая смерть, мною оплаканная. Карамзин под конец был мне чужд, я глубоко сожалел о нем, как русский, но никто на свете не был мне ближе Дельвига. Изо всех связей детства он один оставался на виду – около него собралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели. Считай по пальцам: сколько нас? ты, я, Баратынский, вот и все…

(А. С. Пушкин − П. А. Плетневу, 21 янв. 1831 г., из Москвы)