Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты

Рассеянность Аполлона Александровича Григорьева нередко доводила его до весьма неловких, а иногда и комических положений. Во время своего редакторства в «Русском слове» он послал однажды в типографию для набора, вместо приготовленной статьи, какой-то случайно попавший к нему пасквиль на самого себя и продержал корректуру, занятый только слогом, а не содержанием. Статью остановили уже другие. Он сам рассказывал случай, бывший с ним за границей во время поездки с семейством князя Трубецкого, при детях которого он был гувернером. Когда они приехали в Венецию и остановились в отеле Canal Grande, он вечером вздумал прогуляться. Забыв, что в этом своеобразном городе место улиц заменяют каналы, и выходы из домов прямо опускаются в воду, Григорьев отворил наружную дверь, шагнул, не осматриваясь, вперед и попал на неожиданное купанье. К счастью, ему удалось схватиться за сваю, к которой у подъездов привязывают гoндолы, и прибежавшие на крик люди успели вытащить его из канала. «Это было мое первое плаванье по лагуне!» – говорил он.

(Из собрания М. Шевлякова)

* * *

Рассказывали, что Аполлон Александрович Григорьев, говоря о комедиях Островского, выпалил, между прочим, такою фразой: «Шекспир настолько великий гений, что может уже стать по плечу русскому человеку!» Указывая на молчавшего Островского, он в другой раз восторженно воскликнул: «Смотрите, смотрите, какое цицероновское молчание!»

(Д. Григорович)

Александр Островский

В о времена существования московского артистического кружка А. Н. Островский был его частым посетителем. Однажды подходит к нему там провинциальный актер из категории посредственностей и здоровается с драматургом, который, будучи всегда приветливым, на почтительный поклон его ответил вопросом:

– В Москву за песнями? Погулять да отдохнуть к нам пожаловали?

– Да. Хочу взглянуть на ваших знаменитостей, – насмешливо проговорил актер, – надо нам, провинциалам, от ваших хваленых гениев позаимствоваться…

– Доброе дело! – спокойно заметил Александр Николаевич. – Но только вряд ли усвоите что-либо. Мудрено от талантов позаимствоваться…

– Ну, уж и мудрено!

– Да вот, кстати, я расскажу вам, какой со мной сегодня случай произошел. Нанял я к кружку извозчика. Попался дрянной. Лошаденка дохлая, еле ноги волочит. Стегал он ее, стегал, ругал, ругал, а она не обращает ни малейшего внимания на его энергичное понуканье и даже, точно нарочно, тише пошла. Я и говорю ему: пора бы твою клячу на живодерню, для извоза она не годится, на хлеб себе с ней не достанешь.

– Это верно, – отвечал извозчик, – подлости в ейном карахтере много. Уж чего я на ней ни перепробовал: и ласку, и кормежку хорошую, и кнутовище здоровое, а ей хоть бы что, ничем не пронять. Сколько разов я ее на бега водил, чтобы, значит, поглядела на рысаков да переняла бы с них проворство, но и это она без всякого внимания оставляет.

Актер, конечно, понял намек и поспешил скрыться.

* * *

Пришел к Островскому знакомый и, не застав его дома, вошел в квартиру и стал дожидаться его возвращения. Слуга Александра Николаевича сказал ему, что барин обещался скоро приехать. Минут через пятнадцать действительно вернулся домой драматург и, войдя в переднюю, спрашивает лакея:

– Никто не был?

– Какой-то господин вас дожидается…

– Кто такой?

– Не могу знать… Неизвестный!

– Чего ты врешь! «Неизвестный» только один и есть в опере Верстовского «Аскольдова могила», но он до меня никаких дел не имеет.

* * *

– Повадился ко мне ходить какой-то молодой человек, – рассказывал Александр Николаевич, – и просить моих советов и указаний относительно того, как сделаться драматургом. Ко мне вообще таких молодых людей очень много является в Москве. Я им всегда обыкновенно советую выжидать удобного случая. «Это, – говорю я им, – само свыше налетит, ждите очереди…» Но только этот, про которого я речь веду, был надоедливее всех. Написал он какую-то сумбурную комедию и представил ее мне для оценки. На досуге я просмотрел ее, и оказалась она никуда не годной: ни складу, ни ладу, просто одна глупость. Является он ко мне за советом с робкой, печальной физиономией. Жаль мне вдруг его стало, я и говорю:

– Ну, батюшка, сочинение ваше прочел и ничего не могу сказать вам утешительного. Комедия очень слаба, так что и исправить ее невозможно.

– Как же быть-то? – спрашивает он, уныло опустив голову на грудь.

– Да как быть? – отвечаю. – Если не побрезгуете моим добрым советом, то вот он: оставьте все это и займитесь чем-нибудь другим.

– Да чем же-с? Я, ей-богу, не знаю…

– Женитесь, что ли, – говорю ему, шутя, – это все-таки лучше.

Ушел. Месяца через два является опять.

– Что вы? – спрашиваю.

– Я, – говорит, – исполнил ваше приказание.

– Что такое? Объяснитесь толком, я вас не понимаю…

– Вы мне велели жениться – я женился.

Я просто рот разинул от удивления. Глупость моего собеседника превзошла всякие смелые ожидания.

– Ну, что ж, поздравляю, – говорю. – Давай вам Бог счастья…

– И вот еще новая пьеска, только что написал…