Империй. Люструм. Диктатор

Услышав такой ответ, Квинт воздел руки в отчаянии:

— Хочешь сказать, что, когда мы говорили прошлым вечером, ты уже все для себя прояснил?

— Почти что так.

— Но почему ты ничего не сказал нам?

— Прежде всего, я знал, что ты с этим не согласишься. Кроме того, оставалась очень небольшая вероятность того, что Цезарь предложит закон, который я смогу поддержать. И наконец, я могу делать со своей провинцией все, что посчитаю нужным.

— Нет, Марк, это касается не только тебя, но и всех нас. Как мы расплатимся с долгами без доходов от Македонии?

— Ты хочешь спросить, откуда возьмутся деньги на твою подготовку к преторским выборам нынешним летом?

— Это нечестно!

Цицерон взял Квинта за руку:

— Брат, выслушай меня. Ты станешь претором. И получишь этот пост не за взятки, а потому, что принадлежишь к семье Цицеронов, что сделает твой триумф еще приятнее. Ты должен понять, что мне было необходимо разорвать связь Гибриды с Цезарем и трибунами. Моя единственная надежда провести республику через все эти бури — единство сената. Я не могу допустить, чтобы мой сотоварищ плел заговор за моей спиной. Поэтому с Македонией следовало расстаться. — Затем он обратился к Аттику и Теренции: — Да и кто захочет управлять провинцией? Вы же знаете, что я не смогу оставить вас одних в Риме.

— Что помешает Гибриде забрать у тебя Македонию, а потом поддержать обвинение против Рабирия? — настаивал Квинт.

— А зачем ему это? Он сошелся с ними только из-за денег. Теперь он может расплатиться с долгами без их помощи. Кроме того, ничто еще не утверждено окончательно, и я в любое время могу поменять свое мнение. Между тем, совершая этот благородный поступок, я показываю людям, что у меня есть убеждения и благополучие республики для меня важнее своего собственного.

Квинт посмотрел на Аттика. Тот пожал плечами и сказал:

— Строгое умозаключение.

— А что думаешь ты, Теренция? — спросил Квинт.

Во время разговора жена Цицерона молчала, что было ей не свойственно. Даже теперь она ничего не сказала и молча смотрела на мужа, который смотрел на нее с непроницаемым лицом. Медленно подняв руку к волосам, она взяла и отложила в сторону диадему, затем, не отводя взгляда от лица Цицерона, сняла ожерелье, отстегнула брошь с лифа, стянула золотые браслеты с рук, и наконец, скривившись от усилия, стащила кольца с пальцев. Проделав все это, она собрала драгоценности в горсть и разжала руки. Блестящие камни и предметы из благородного металла разлетелись по мозаичному полу. Женщина повернулась и молча вышла из комнаты.

IV

На следующее утро, с первыми лучами солнца, мы уехали из Рима. Все магистраты, их родственники и приближенные принимали участие в Латинских празднествах на вершине одной из Альбанских гор. Теренция сопровождала своего мужа, но из-за взаимного охлаждения в их повозке было едва ли не студенее, чем снаружи, где властвовал январский горный воздух. Консул заставил меня работать, сначала продиктовав длинное донесение Помпею, где подробно описал состояние государственных дел в Риме, а затем — несколько коротких писем наместникам провинций. Все это время Теренция сидела с закрытыми глазами, притворяясь спящей. Дети ехали со своей няней в другой повозке. Вслед за нами следовал целый караван, везший новоизбранных правителей Рима: сначала Гибрида, за ним преторы — Целер, Косконий, Помпей Руф, Помптин, Росций, Сульпиций и Валерий Флакк. Только Лентул Сура, городской претор, остался в Риме, чтобы следить за порядком в городе.

— Город выгорит дотла, — предположил Цицерон. — Этот человек — круглый дурак.

После обеда мы добрались до дома Цицерона в Тускуле, но времени на отдых не было, так как он немедленно отправился судить состязания местных атлетов. Главным событием было соревнование в исполнении маховых движений, где очки присуждались за высоту, изящество и силу. Цицерон не имел ни малейшего понятия, кто из атлетов лучший, и объявил победителями всех участников, пообещав наградить каждого за собственный счет. Местные жители разразились рукоплесканиями. Когда Цицерон вернулся в повозку, я услышал, как Теренция спрашивает:

— Очевидно, Македония заплатит?

Он рассмеялся, и между ними наступила оттепель.

Основная церемония подходила к концу. На вершину горы вела крутая, извилистая дорога. С заходом солнца сильно похолодало. Почва была каменистой, снег доходил до колен. Консул, окруженный ликторами, возглавлял процессию. Рабы несли фонари. На всех ветках и во всех кустах виднелись фигурки людей или лица, сделанные из шерсти или дерева, помещенные туда местными обитателями, — напоминание о временах, когда приносились человеческие жертвы. Например, чтобы приблизить конец зимы, на смерть обрекали мальчика. Вся эта сцена была полна необъяснимой печали — пронизывающий холод, спускающийся полумрак, зловещие символы, раскачивающиеся на ветру. На самом высоком месте жертвенный костер выплевывал в небо снопы оранжевых искр. В жертву Юпитеру принесли быка. Местные жители предлагали всем попробовать домашнее молоко.