Империй. Люструм. Диктатор

— Предлагаю поискать добровольцев среди всадников, готовых стать твоими телохранителями на то время, пока у тебя не будет ликторов.

— Частный телохранитель? Люди скажут, что я зазнался. Надо действовать очень осторожно.

— Положись на меня и не беспокойся. Я все устрою.

Так мы и договорились, а Цицерон занялся поисками человека, который мог бы войти в доверие к Катилине и докладывать обо всем, что происходит в его стане. Сначала, через несколько дней после этого разговора, хозяин попытался договориться с Руфом. Начал он с того, что извинился за свою грубость во время обеда.

— Ты должен понять, мой дорогой Руф, — объяснял он, прогуливаясь с ним по атриуму и положив ему руку на плечо, — что у стариков среди прочих недостатков есть и такой: когда мы смотрим на молодых, то видим их такими, какими они были, а не такими, какими стали. Я обращался с тобой как с юношей, который появился на пороге моего дома три года назад, а теперь я понял, что ты уже двадцатилетний мужчина, который сам прокладывает себе путь в этом мире и заслуживает всяческого уважения. Я искренне сожалею о том, что невольно оскорбил тебя, и надеюсь, что ты не держишь на меня зла.

— Я сам виноват в том, что произошло, — ответил Руф. — Не буду кривить душой и говорить, что согласен с твоими воззрениями. Но моя любовь и уважение к тебе неизменны, и я никогда не позволю себе думать о тебе плохо.

— Хорошо сказано, мальчик. — Цицерон ущипнул его за щеку. — Ты слышал, Тирон? Он меня любит. И ты не хочешь, чтобы меня убили?

— Убили тебя? Конечно нет. А почему ты спрашиваешь?

— Те, кто разделяет твои взгляды, обсуждают мое убийство, и в первую очередь Катилина.

Цицерон рассказал Руфу об убийстве раба Гибриды и о страшной клятве, которую дали Катилина и его приспешники.

— Ты уверен? — спросил Руф. — При мне он ни о чем подобном не упоминал.

— Что ж, он, несомненно, говорил о своем желании убить меня, и Гибрида это подтвердил. Если же он еще раз поднимет этот вопрос, я буду благодарен, если ты поставишь меня в известность.

— Понятно, — сказал Руф и посмотрел на руку Цицерона на своем плече. — Так вот зачем ты меня пригласил… Чтобы сделать из меня своего соглядатая.

— Не соглядатая, а законопослушного горожанина. Или наша республика пала так низко, что дружба стала выше убийства консула?

— Я никогда не убью консула и не предам друга, — ответил Руф, освобождаясь от объятий Цицерона. — Именно поэтому я рад, что нашу дружбу теперь ничто не омрачает.

— Блестящий ответ законника. Ты усвоил мои уроки лучше, чем я предполагал.

— Этот молодой человек уже готов повторить Катилине все, что здесь говорилось, — задумчиво сказал Цицерон, после того как Руф ушел.

Наверное, хозяин был прав — с этого дня Руф отдалился от Цицерона, и его часто видели вместе с Катилиной. Он попал в очень странное общество: несдержанные юнцы, всегда готовые к драке, как Корнелий Цетег; стареющие и опустившиеся патриции, как Марк Лека и Автроний Пет, мало чего добившиеся из-за своих пороков; бывшие солдаты, во главе которых стоял разбойник Гай Манлий, служивший центурионом у Суллы. Их связывала только преданность Катилине — тот мог быть очаровательным, когда не пытался убить тебя, — и желание полностью разрушить порядок, существовавший в Риме. Дважды, когда Цицерон обращался к народному собранию по поводу закона Рулла, они принимались кричать и свистеть, и я был очень рад, что Аттик нашел для хозяина телохранителей, особенно потому, что дело Рабирия начало стремительно развиваться.

Закон Рулла, дело Рабирия, угроза со стороны Катилины — надо помнить, что Цицерону приходилось заниматься всем этим и одновременно исполнять обычные обязанности консула. На мой взгляд, историки часто забывают об этой стороне публичной деятельности. Трудности не стоят в очереди за дверью комнаты для занятий государственного мужа, ожидая своего решения одна за другой, глава за главой, как пытаются убедить нас писатели, — они появляются все сразу и требуют немедленного решения. Например, Гортензий пришел к нам, чтобы обсудить тактику защиты Рабирия, всего через несколько часов после того, как Цицерон, выступавший перед народом с речью о законе Рулла, был встречен воплями и не смог говорить. Это имело свои последствия. Гортензий, у которого дел было гораздо меньше, чем у Цицерона, занялся делом Рабирия. Однажды, усевшись в нашей комнате для занятий, по виду очень довольный собой, он заявил, что дело решено.

— Решено? — повторил Цицерон. — Каким образом?