Империй. Люструм. Диктатор

— Пусть люди воздерживаются от ссор и вражды друг с другом, — объявил Цицерон, и казалось, что эти стародавние слова обрели новый смысл.

Ко времени окончания церемонии на небе взошла огромная луна, похожая на голубое солнце. Вся округа была залита ее мертвенным сиянием. При этом она хорошо освещала дорогу, когда мы направились вниз. Во время спуска произошли два события, о которых говорили многие месяцы. Во-первых, луна неожиданно исчезла с небосклона, словно ее опустили в черный пруд, и участники процессии, двигавшиеся в ее свете, мгновенно замерли и ждали, пока не зажгут факелы. Все это длилось недолго, но странно, как задержка на зимней горной дороге может повлиять на воображение, особенно если тебя окружают висящие фигурки людей. Раздались вопли ужаса, усилившиеся, когда обнаружилось, что остальные звезды и созвездия продолжают ярко светить. Вместе со всеми я поднял глаза к небу, и мы увидели падающую звезду, похожую на горящую пику: она пролетела на запад, в сторону Рима, погасла и исчезла. За удивленными восклицаниями последовали рассуждения о том, что все это может значить.

Цицерон молчал и ждал, когда возобновится движение. Позже, когда мы вернулись в Тускул, я спросил его, что он обо всем этом думает.

— Ничего, — ответил сенатор, отогреваясь возле огня. — Почему я должен об этом думать? Луна зашла за облако, а звезда пересекла небосклон. Что еще сказать?

На следующее утро пришло известие от Квинта, оставшегося в Риме — следить за делами Цицерона. Хозяин прочитал письмо, а затем протянул его мне. В нем говорилось, что на Марсовом поле установили громадный деревянный крест и плебс покидает пределы города, чтобы полюбоваться на него. Лабиен открыто говорит, что крест предназначен для Рабирия, старика повесят на нем в конце месяца. Надо возвращаться как можно скорее.

— Кое в чем Цезарь меня восхищает, — сказал Цицерон. — Он не любит тратить время попусту. Его суд даже не выслушал свидетелей, а он не прекращает давить на меня. Посыльный все еще здесь?

— Да.

— Отправь записку Квинту, извести его, что мы вернемся к ночи. И еще одну — Гортензию. Напиши, что я был польщен его визитом пару дней назад, что я все обдумал и с удовольствием буду вместе с ним защищать Гая Рабирия… — Он кивнул в ответ на свои мысли. — Если Цезарь хочет войны, он ее получит.

Когда я подошел к двери, он окликнул меня:

— Пошли раба, чтобы тот нашел Гибриду и пригласил его вернуться в Рим в моей повозке. Надо обсудить наши договоренности. Мне нужно иметь письменное подтверждение, пока Цезарь не добрался до него и не уговорил поменять свое мнение.

Чуть позже я уже ехал, сидя рядом с одним консулом и напротив другого. Я пытался записать статьи их соглашения, пока мы тряслись по Латинской дороге. Перед нами скакали ликторы. Гибрида достал небольшую фляжку с вином и постоянно прикладывался к ней. Время от времени он протягивал ее дрожащей рукой Цицерону, и тот всякий раз вежливо отказывался. Мне никогда не приходилось наблюдать за Гибридой с такого близкого расстояния. Некогда благородный нос стал красным и расплющенным; консул всем говорил, что его сломали в битве, но все знали, что он попросту подрался в таверне. Щеки Гибриды были багровыми, и от него так сильно разило спиртным, что я боялся опьянеть, вдыхая винные пары. Бедная Македония, подумал я, так вот кто будет управлять тобой через год! Цицерон предложил просто поменяться провинциями, что позволяло избежать голосования в сенате («Как хочешь, — сказал Гибрида, — ты у нас законник»). В обмен на Македонию Гибрида соглашался выступить против популярского закона и встать на защиту Рабирия. Он также согласился выплачивать Цицерону четверть доходов провинции. Со своей стороны Цицерон обещал сделать все возможное, чтобы Гибрида наместничал еще два или три года сверх установленного срока, и выступить в качестве защитника, если его привлекут к суду за мздоимство. Относительно последнего Цицерон сомневался — вероятность этого была высока, — однако все же согласился, и я записал эту статью.

После того как торг закончился, Гибрида опять достал свою фляжку, и на этот раз Цицерон согласился сделать глоток. По выражению его лица я понял, что вино было неразбавленным и не по его вкусу, однако он притворился, что ему приятно. Оба консула откинулись на спинки сидений, явно удовлетворенные проделанной работой.

— Я всегда думал, — сказал Гибрида, подавляя икоту, — что ты подтасовал итоги жребия, когда мы выбирали провинции.

— Как бы мне это удалось?

— Ну, есть множество способов, особенно если этим занимается консул. Ты мог бы спрятать выигрышный жетон в руке и заменить им тот, который вытащил. Или же консул мог сделать это для тебя, когда объявлял победителя. Так ты и вправду выиграл честно?

— Да, — ответил Цицерон, слегка возмущенный. — Македония принадлежала мне по праву…

— Правда? — Гибрида рыгнул и поднял фляжку. — Ну, теперь мы все исправили. Давай выпьем за судьбу.

Мы выехали на равнину, где по обе стороны тянулись плоские и голые поля. Гибрида стал что-то напевать себе под нос.