Империй. Люструм. Диктатор

— Признаюсь, и я в молодости искал помощи в изучении философии; повторяю, мои учителя — последователи Платона и Аристотеля, люди умеренные и сдержанные, — говорят, что и мудрец порой руководствуется приязнью, что хорошему человеку свойственно проявлять сострадание, что проступки бывают разные, потому неодинаковы и наказания; что и непоколебимый человек может прощать; что даже мудрец иногда высказывает предположение насчет того, чего не знает; что он иногда испытывает чувство гнева, доступен просьбам и мольбам, изменяет ранее сказанное им, если это оказывается более правильным, порой отступает от своего мнения; что все доблести смягчаются соблюдением известной меры. Если бы судьба направила тебя, Катон, к этим учителям, то ты, при своем характере, конечно, не был бы ни более честным, ни более стойким, ни более воздержанным, ни более справедливым мужем (ведь это и невозможно), но несколько более склонным к мягкости. Но ты, пожалуй, скажешь, что выступаешь с обвинением ради пользы государства. Верю, Катон, что ты пришел именно с таким намерением и с такими мыслями; но ты поступаешь неразумно. То, что сам я делаю, судьи, я делаю из дружеского отношения к Луцию Мурене и ввиду его высоких достоинств. Кроме того, я — во всеуслышание заявляю и свидетельствую — поступаю так во имя мира, спокойствия, согласия, свободы, благополучия и, наконец, нашей всеобщей личной безопасности. Слушайте, слушайте консула, судьи! Не стану хвалиться; скажу только — консула, дни и ночи думающего о делах государства. Среди наших граждан, судьи, возникли планы разрушения города, истребления граждан, уничтожения имени римлянина. Напоминаю вам, судьи: мое консульство уже приходит к концу. Не отнимайте у меня человека, столь же бдительного, способного меня заменить, не устраняйте того, кому я желаю передать государство невредимым, дабы он защищал его от этих столь грозных опасностей.

Цицерон говорил три часа, иногда останавливаясь, чтобы глотнуть разбавленного вина или стереть со лба капли дождя. Мощь его слов крепла с каждой минутой. Он напомнил мне сильную, изящную рыбу, которую бросили в воду мертвой, а она, почувствовав себя в своей стихии и взмахнув хвостом, возродилась; так же и Цицерон получал дополнительные силы от самого говорения. Он закончил под длительные рукоплескания не только толпы, но и присяжных. Это оказалось хорошим знаком: большинство высказалось за оправдание Мурены. Сервий и Катон тут же удалились, объятые унынием. Цицерон задержался, чтобы поздравить избранного консула и получить множество похлопываний по спине — от Клавдия, Гортензия и даже Красса, — а затем мы двинулись домой.

Выйдя на улицу, мы заметили тележку, вывезенную из дома, а подойдя ближе, увидели, что она полна серебряных безделушек, статуэток, ковров и картин. За ней виднелась повозка с похожим товаром. Цицерон поспешил вперед. Санга ждал нас у входной двери, с лицом серым, как устрица.

— Ну же? — потребовал хозяин.

— Заговорщики написали письма.

— Прекрасно! — Консул хлопнул в ладоши. — Ты взял их с собой?

— Подожди, это еще не все. Вообще-то, писем у галлов еще нет. Им велено прибыть к Фонтинальским воротам в полночь и быть готовыми покинуть город. Там их встретят вооруженные люди, которые передадут послания.

— А зачем нужны вооруженные люди?

— Чтобы отвезти их на встречу с Катилиной. А оттуда они должны отправиться прямиком в Галлию.

— Боги! Если мы сможем заполучить эти письма, заговорщики наконец будут у нас в руках. — Цицерон расхаживал по узкому проходу. — Мы должны устроить засаду и взять их с поличным. — Он повернулся ко мне. — Немедленно пошли за Аттиком и Квинтом.

— Тебе понадобятся солдаты, — заметил я. — И опытные начальники, чтобы их возглавить.

— Это должны быть люди, которым мы можем полностью доверять.

Я достал дощечку и стилус.

— Как насчет Флакка? Или Помптина?

Оба они, преторы с большим военным опытом, доказали свою надежность во время опасности.

— Отлично. Пошли за обоими.

— А где взять солдат?

— Мы можем послать центурию из Реате, она все еще в казармах. Но легионерам нельзя говорить о порученном им задании. Пока нельзя.

Он позвал Сосифея и Лаврею, быстро отдал необходимые распоряжения, потом повернулся, собираясь что-то сказать Санге, но проход уже был пуст, входная дверь открыта, а улица безлюдна. Сенатор исчез.

Квинт и Аттик прибыли через час, а вскоре после них явились два претора, сильно озадаченные внезапным вызовом. Не раскрывая всех подробностей, Цицерон сообщил, что, по его сведениям, посланцы галлов выедут из города в полночь в сопровождении вооруженных людей и есть все основания предполагать, что они направляются на встречу с Катилиной. С собой у них могут быть обличающие записи.

— Мы должны любой ценой захватить их. Но только после того, как галлы отъедут на приличное расстояние. Не должно быть сомнения в том, что они действительно покидают город.