Однако отход от негативных коннотаций, связанных с понятиями «колониальный» и «империалистический», не смог создать почву для конструктивной дискуссии. Нормандское правление в Англии и на окраинах Уэльса устанавливалось с помощью небывалой жестокости и расценивалось современниками именно таким образом. Власть нормандцев проще всего описать с помощью понятия «жесткая сила» (hard power
): они практически полностью истребили англосаксонский правящий класс и заменили его светскими и церковными элитами с континента. Применение насилия было не побочным эффектом завоевания, а продуманным политическим действием, о чем свидетельствует разорение окрестностей Гастингса в 1066 г. или запечатленное в коллективной памяти разграбление Севера в 1070 г. (Harrying of the North)[305]. Скорость, с которой нормандцы возводили первые замки для того, чтобы удерживать завоеванные территории, экспроприация владений у большинства англосаксонских землевладельцев, применение насилия и устрашение соседей из Шотландии и Уэльса в последующие годы ярко характеризуют «жесткую» природу нормандской власти. Тем не менее одновременно с различными формами насилия, доведенного в некоторых случаях до предела, нормандцы очень быстро научились использовать «мягкую силу» (soft power) для того, чтобы оправдать завоевание и придать законные основания своей власти. Они доказывали обоснованность своих притязаний, вписывая себя в предшествующую традицию и тем самым объявляя достойными преемниками английских королей[306]. Высока вероятность того, что значительная часть населения, стоящая ниже англосаксонской знати на социальной лестнице, принимала новую риторику или, по крайней мере, пользовалась ею для того, чтобы встроиться в навязанную завоевателями систему. Власть нормандцев можно описать, используя термин «гегемония», объединяющий в одно целое все многообразие проявлений и действий, порождаемых и поддерживаемых империей. Подобная система господства также предполагала сильное влияние на земли, напрямую не подчиненные нормандским властям, — Уэльс и Шотландию.Попытка понять механизмы, лежащие в основе функционирования империи, неизбежно поднимает ряд вопросов, связанных с ее институциональными и административными структурами как элементов интеграции ее частей. Множество исследований посвящены этим аспектам, причем одни хотели подчеркнуть сближение Англии и Нормандии, другие, наоборот, настоять на необходимости разграничения этих образований. Так, Палата шахматной доски (Échiquier) впервые упоминается в Англии около 1110 г., немногим позже она появляется в нормандских источниках, однако никогда не существовало единого института для двух областей, каждая из которых имела свои «казначейские свитки» (pipe rolls
) и главу ведомства[307]. Короткие письменные приказы и указания, называвшиеся в Англии «записями» (writs), распространились в Нормандии, но имели там свои особенности. Помимо того, что эти нововведения были элементом интеграции, обеспечивающим единство англо-нормандского государства, они в первую очередь свидетельствовали о стремлении улучшить функционирование и эффективность административной системы на всем политическом пространстве по обе стороны Ла-Манша. За ними стояло не желание унифицировать управление, а скорее объективные требования, обусловленные размерами нового государства. Империя поощряла изобретательность и способствовала распространению новых идей, не пытаясь стандартизировать административные практики и позволяя каждой из частей англо-нормандской империи сохранять свою специфику. Аналогичные выводы можно сделать и в отношении других аспектов. Так, сложно говорить о специфике англо-нормандского церковного документооборота, причем не столько из-за соперничества Нормандии и Англии, сколько из-за различий между епископскими кафедрами, в каждой из которых продолжали развиваться собственные традиции. Во многом под влиянием римских делопроизводственных практик в 1170–1180 гг. намечаются тенденции к сближению, однако нельзя говорить о полной унификации[308]. Недавнее исследование нормандских хартий XII в. также показало бесспорное сближение официального делопроизводства по обе стороны Ла-Манша. При этом в Нормандии не предпринимались попытки приблизить делопроизводственные практики герцогства к общим нормам, сохранившиеся документы, напротив, свидетельствуют о жизнеспособности и продуктивности местной администрации, не утратившей его своеобразия. Важно не забывать о значении региональных особенностей внутри каждого объединения, о чем не так давно напомнила Джудит Грин, сравнивая Англию с «лоскутным одеялом» (patchwork kingdom). Наконец, в сферах, не находящихся полностью в ведении правительства, тенденции к сближению следует объяснять не только последствиями завоевания и сосуществования в пределах одного политического пространства, но также общеевропейскими процессами[309].