Империя духа

Женя опять вскипел, но удержался, не впал в истерику или грубость и, взяв себя в руки, нагнав на себя спокойствие, внутренне уцепился за то, что она не молчит, возникла надежда на контакт… Он будто бы вошёл в её состояние, но всё-таки спросил, понимая, что задаёт глупый вопрос:

— Тебе нужна ласка от кого-то другого, не от нас?

Вопрос был нелеп, ибо Женя ясно видел, что не в этом суть. Вика только недоумённо пожала плечами.

— Тогда от кого тебе нужна ласка?

В ответ непонятное молчание.

Тогда Солин вдруг подошёл к книжному шкафу, выхватил оттуда альбом с фотографиями и попросил её сесть на диван… Он присел рядом.

— Вика, милая, родная, ты так изменилась… Посмотри на эти фотографии. Это мы с тобой в день свадьбы, какая ты нарядная, красивая… Это платье сохранилось… А вот ты в детстве, с мячиком… Какой чудесный ребёнок… Виктория…

Женя посмотрел на неё. Виктория была безучастна. Он перевернул страницы — снова её и её фотографии. Вот совсем недавняя. И Женя всё время повторял, отчаянно и безнадёжно:

— Это ты… Это ты… Это ты…

Вика неожиданно прервала:

— Да, это была я… Узнаю. Ну и что?.. Не считай меня сумасшедшей… Я просто была Викой… Теперь — нет… Ну и что?.. Я другая…

Это уже был монолог. «И вполне разумный», — подумал Женя. А потом ужаснулся.

— Но я вижу, что ты мучаешься… Почему?

— Мне нужна ласка.

— От кого тебе нужна ласка? — повторил он вопрос.

— От Бога.

Женя Солин чуть не подскочил. «Какая прыть, однако», — пробежало в уме. Глянул на неё, и смешок тут же уступил место ужасу. «Здесь что-то серьёзное», — решил он и сухо спросил:

— Что ты имеешь в виду? Объясни.

Вика ответила ясно и чётко, так она никогда не говорила:

— В этом нет ни эротики, ни всего человеческого. Бог, как все знают, невидим, как и наше сознание, он Дух, всетайный и всемогущий, творец миров. И, понятно, я хочу получить от Него ласку, суть которой объяснить нельзя. Но она сильнее всех ласк всех живых существ, живущих во Вселенной. Она ведёт к абсолютно вечной жизни и такой ласке, воздействие и глубину которой объяснить невозможно… Но я пока не испытала такой ласки… У меня её нет, но я знаю, что она может быть.

Женя почувствовал, что за этими словами стоит что-то страшное, какой-то глубокий, невиданный опыт… Но какой? Восхождение или бездна? Или нечто третье, таинственно-небывалое. И что она хочет от Бога? Он дал ей бытие и свободу этим распоряжаться… Чего же ещё? — прошептал Солин. — Любовь?.. Но не отдалённая любовь Творца, а иная, мистическая… Ведь Бог любит Себя бесконечной любовью… Да, да, она хочет, чтобы Бог любил её так, как Он любит Себя… Сумасшедшая… Нет, нет, всё это необъяснимо… Ничего объяснить нельзя…

Всё это пронеслось в его уме почти мгновенно.

А Виктория больше не сказала ни слова.

Молчание.

Глава 6

Миша Сугробов, между тем, по-прежнему вёл свою лихо-безумную жизнь, мечась между чтением эзотерических книг, лёгкой медитацией, пьянством и сочинением стихов, песен, эссе… Благо, с поддержанием жизни проблем не было: сдавал свою собственную, точнее, семейную зимнюю дачу. Сынок его, мальчик девяти лет, доставшийся ему от безвременно ушедшей в мир иной жены Валентины, жил обычно с родителями Сугробова — Еленой Ивановной и Петром Игоревичем, людьми заслуженными и пребывающими в нормальном достатке.

Михаил обожал сына, но относился к нему с осторожностью, ибо Алёша поражал отца своими неожиданными речами и неизменным нахождением в каком-то светлом, безоблачном настроении.

И как раз когда Виктория Солина уходила в свои неземные поиски ласки, Сугробова ограбили. Жил он в большой однокомнатной квартире на проспекте Вернадского, на состояние своей двери особого внимания не обращал. «Всё-таки не дверь в райские кущи», — говаривал он.

Ограбили солидно, ночью, когда Сугробов ночевал у родителей и у сына, вынесли телевизор и всё, что связано с музыкой. И, конечно, деньги — сорок тысяч рублей. Разворотили все книги, но удивительно — новый, нетронутый ещё французский костюм, подаренный отцом, оставили, а книгу одну спёрли. Книга-то называлась отчаянно.

Сугробов растерялся, но не глубоко. Просто решил поставить новую крепчайшую дверь. И всё. Но родители считали иначе. Нагрянули вдвоём, после того, как ушла спокойная милиция. Уходя, один из милиции сказал Сугробову только одно: «Не надейтесь». На что не надеяться, Миша так и не понял: ему и самому в голову не приходило, что украденное может вернуться.

Мама, Елена Ивановна, настаивала, чтобы квартиру поставить под охрану, но Сугробов отвечал, что охранять нечего, а душу всё равно не возьмёшь, не украдёшь. Родители возмущались, ругались, твердили, что теперь Алёшу не будут отпускать сюда, к отцу родному, пускай сам приезжает. Под конец Елена Ивановна почти разрыдалась, поцеловала сына и стала ходить по обкраденной квартире, причитая:

— Довели страну до того, что отдали народ в руки уголовникам, большим и малым… Да и вообще, всё и везде плохо в этой жизни… Только ядерной войны не хватало… Несчастные люди, несчастное человечество…