Империя камня и веры

Через пару минут простых разговоров не о чём все начали рассаживаться по лавкам и столам.

– Ну, кто думает начать?! – С привычной улыбкой и лёгкой толикой непосредственности в голосе спросил Верн у всего зала.

– Я бы хотел начать, – с пламенем во взгляде и рвением в голосе ответил Давиан.

После этих слов парень вышел к импровизированной трибуне. Он немного помялся, показательно кашлянул, и только потом начал говорить, разжигая пламень в сердцах людей:

– Товарищи, мы сегодня собрались не просто так, мы пришли разделить горе нашего товарища – Алехандро… мне его соседи рассказали, что его арестовали, – по залу пробежала волна негодования и скорби, но Давиан продолжил дальше. – По вине этого режима, этой диктатуры, этого тиранистого нового фашизма мы потеряли нашего товарища. И так на каждом шагу. Нет истинной справедливости, нет опоры на народ, есть только власть элиты и бесконечный вихрь давлений на нашу свободу. И сколько нам это терпеть?!

В подвале поднялась волна поддержки и чёрного ликования. Все были в полнейшей солидарности к его пламенным речам. Давиан переждал пока уйдут ликования, и лишь переждав, он продолжил. Все его речи были пропитаны идеей равенства, справедливости, отсутствия свободы. Его пламенные слова полыхали изречениями и афоризмами Маркса, Энгельса и прочих коммунистов.

– И не почитайте Канцлера! – пыхтит в ярости Давиана. – Он не велик, ибо как говорил Маркс – «Великие кажутся нам великими лишь потому, что мы сами стоим на коленях».

– А как же закон? – спрашивает кто-то из толпы ребят.

– Не нужно следовать этой ереси, ибо как заповедовал протоапостол истинного народного учения – законы, мораль, религия – все это … не более чем … предрассудки, за которыми скрываются буржуазные интересы.

Давиан ещё долго продолжал заливать о равенстве и братстве рабочего «народного класса», а так же их революционных помощниках – студентах. После того как он закончил свою речь, все радостно заликовали, будучи душевно окутанными пламенем солидарности. За ним было много выступающих, но никто не смог так, же страстно говорить самые обычные вещи, но и его речей было достаточно, души собравшихся людей буквально горели огнём равности, справедливости, честности, а главное ненависти к государству и государственным служащим.

Но Габриель смотрел не на него. Его взор был устремлён на лицо, фигуру Элен. Его сердце радостно билось при её виде, и когда каждый раз он обращал на неё свой взгляд. И в душе Габриеля пламень чувств перерастал в горячий пожар, грозящий сжечь саму душу. Он стал одержим тем чувством, которое лелеял, постепенно проваливаясь в его пучины.

Глава девятая. Зажженный в безумии

Через час. Рим.

В Вечном Городе часы показывают около одиннадцати часов утра. На улице стоит тёплая и хорошая погода, только белоснежные облака рассекали голубую лазурь. Солнце медленно восходит в зенит, заботливо прогревая землю и воздух. Голубое небо светло простиралось над Римом, даря людям свою не забываемую красоту и прекрасное великолепие.

В одной из частей старых частей города, которые чудом не были тронуты ни временем, ни перестройкой, на семи холмах стоял старый католический храм, сделанный в готическом стиле в ту эпоху, когда ещё начинал править первый Канцлер. Его острые шпили уходили высоко в небо, витражи были самым настоящим произведением искусства, отливаясь на солнечном свете сотнями ярких цветов, а золотые купола блестели и слепили своим сиянием тех, кто поднимал на них свой взгляд.

Внутри храм источал величие былых времён и показывал всё своё великолепие: золотые оклады икон, мраморно–гранитовые полы и украшенные драгоценными каменьями стены. Всё это разит и пленяло своей красотой, показывая прихожанам истинную силу церкви Рейха и доказывая, что это один из самых могущественных Департаментов Власти, определяющий жизнь сотен миллион человек во всём государстве. Великолепие каждой церкви и часовни только доказывало правоту Империал Экклесиас и призывало к преклонению перед Богом, Канцлером и Рейхом, вечно доказывая, что «Смирение и покорность Господу своему, его посланнику на земле и государству есть высший идеал и благо».

Храм естественно похож на тысячи своих собратьев по всему Рейху, но была в нём одна особенность, известная лишь узкому кругу лиц, этакая своя потаённая изюминка – дополнительная комната, спрятанная за самым тёмным и неприметным углом в строении.

Комната самая обычная: мраморный пол, в котором можно было увидеть собственное отражение, одно витражное окно, хрустальная люстра, диван, книжный шкаф, забитый разными книгами, в углу стол и два стула, а в центре простенький алтарь. Помещение, как и весь храм, было наполнено запахом приятных и настоящих благовоний, а не тех дурманов, что разжигают на праздники.