Империя камня и веры

Теренций вышел на небольшой убитый и разнесённый дворик, посреди которого стоит почти обвалившаяся часовня, построенная во времена заката Итальянской Республики. На него смотрят разбитые пятиэтажные здания, с покосившимися стенами и выбитыми окнами, сжимающие пространство. Двор был замусорен кусками камня и строительным материалом, повсюду гулял и пел свои песни сухой, и едва слышимый ветер, который гоняет рой пыли и небольшой мусор, поднимая его с земли и закручивая в вихре.

Эту область должны сравнять с землёй, примерено через месяц. Она остаётся одним из самых старых и заброшенных районов, символизирующих долгое и неспокойное прошлое великой столицы – анахронизм старого мира, напоминавший о тех временах, когда государства Европы, в своём падении, сравнивали с древней империей золотого орла. Сей район стал живым воплощением мёртвой эпохи, когда Европу называли оплотом свободы и права, ставя её в пример всему миру… и чтобы ждало северное побережье Средиземного моря, не появись Рейх.

Теренций бросил взгляд на часовню. Облезлая краска, прохудившаяся крыша, разбитые ступени, посыпавшаяся мозаика, где–то побитые стены, а так же паутина из трещин: всё это было её неизменным атрибутом, которые она с гордостью носила. Верховный Мортиарий, тяжело выдохнул, посмотрел на неё и начал свой ход к ней – он аккуратно поднялся по ветхим и разбитым ступеням и преступил порог разрушенной часовни.

Внутри её нет, какой-либо красоты, присущей гротескной отделке церквей Империал Экклесиас: разбитые до кирпича стены, пустующие места под иконы, каменная крошка на полу и несколько зажженных свеч, стоящих на выступах и немногочисленных канделябрах. В воздухе витал запах сырости, грибка и плесени, смешенный с плотным ароматом зажжённых благовоний. Посередине стоит небольшой круглый стол, который дотягивался до пояса взрослого мужчины, а на шершавой поверхности лежит карта Европы, возле которой собралось несколько человек. Теренций узнал кардинала Римской Епархии, несколько священников Империал Экклесиас, одного из генералов армии Рейха, пару других офицеров и чиновников из Имперор Магистратос. Они встали, образовав некоторый полукруг, синхронно повернув голову на вошедшего Теренция. У каждого из них была своя одежда, соответствовавшая их статусу и Департаменту Власти, но поверх неё их фигуры покрывал объемный чёрный балахон с капюшоном практически до носа.

– Верховный Мортиарий, ваш балахон, – сказал один из присутствующих и протянул тряпьё.

Теренций взял его, быстро развернул и поспешно на себя натянул, стараясь как можно быстрее присоединиться к собранию.

Главу гвардии Канцлера не переполняет чувство соучастия в сопротивлении имперскому режиму, как больного революционера… он просто видит в этом спасение родины от больного рассудка, который с каждым днём становится всё опаснее. Он не хотел видеть у власти, человека, который болен психическим расстройством, что по одному позыву собственной паранойи готов утопить в крови тысячи людей. Но всё же, несмотря на своё участие в негласной оппозиции он испытывает к своему правителю не более чем жалость, ибо считал, что Канцлер не заслуживает ненависти, которую к нему испытывают мятежники.

– Почему вы опоздали, Верховный Мортиарий? – внезапно послышался вопрос, прервавший густую тишину. – Небось, потеряли уважение к нашему великому делу?

Теренций осмотрелся в поисках хозяина вопроса и обратил внимание на кардинала Римской Епархии. Его лица не было видно, из–под капюшона показывался только овальный двойной подбородок и пухлые блестящие губы.

– Почему вы опоздали, Мортиарий? – строго спросил генерал, среднего роста и полного телосложения.

Теренций недовольно помял губы и сморщил скулы, но всё же ответил вполне спокойно и интеллигентно:

– Господин генерал, я…

Даже, та часть подбородка, которая была видна у генерала, поморщилась, а голос выдал громкий недовольный бас:

– Здесь нет господ! Мы все здесь равны. Не стоит забывать об этом.

Верховный Мортиарий недовольно сложил руки на груди и продолжил:

– Простите, генерал, позвольте продолжить, – я часовне наступила тишина, и, осмотревшись на присутствующих, Теренций продолжил. – Спасибо. Вы спрашивали, где я был? Отвечаю: я был у нашего Канцлера.

Одна из фигур, немного, самую толику, подалась торсом вперёд, как бы немного наклоняясь. Из чёрного балахона подалась ряса. Это был худой священник, заговоривший надменным голосом:

– Ну, и как там этот шизик?

Теренций недовольно кротко помотал головой, недовольно цокая, но умело скрыв недовольство, ответил:

– Как он? Временами спокойней, временами этот человек неуправляем. Если его накручивать, то он дойдёт до… нужной кондиции.

Кардинал жадно потёр пухлые ручонки и заговорил: