Империя масок

Миирис потешалась над тем, что шемлены – на языке эльфов «быстрые» – едва ползут по тропам. Бриала, не понаслышке знавшая, что такое потерять всех своих близких, не мешала юной долийке упиваться этой горькой шуткой.

Притом же так легко было не обращать на нее внимания и, привыкнув уже к волшебной красоте троп, наслаждаться ею, вслушиваться в едва уловимую песню, которой отзывался каждый шаг. Как будто Бриала наконец оказалась там, где ей надлежало быть изначально. Свет, звук, даже необычная сумеречная тусклость крохотного мира, лежавшего по обе стороны троп, которые соединяли элувианы, – все это казалось близким, родным, домом, каким никогда не было для нее родовое поместье Селины. Держа путь по сияющим тропам, Бриала всей душой отдавалась этому восхитительному чувству и грезила наяву.

Даже комнаты и залы, соединявшие элувианы, были на свой лад изумительны, хотя ни одна не могла сравниться размерами с той круглой залой, где Бриала и ее спутники сражались с восставшими из мертвых. То были погребальные камеры, тесно заставленные урнами с прахом и массивными саркофагами, и даже огромные опочивальни, где обрели нескончаемо долгий покой эльфы, которые предпочли смерти вечный сон, утенеру.

Когда путники впервые вошли в такую вот опочивальню, Фелассан остановился и взглянул на древний труп, полулежавший на ложе под атласными простынями. С точки зрения Бриалы, этот покойник ничем не отличался от тех, с которыми им довелось биться в тот первый страшный день, но лицо Фелассана исказилось глубоким горем.

– Ни к чему, – проговорил он едва слышно.

Бриала, ненадолго пробудившись от своих грез, с любопытством поглядела на мертвеца. Он лежал в расслабленной позе, под белоснежным покрывалом, аккуратно натянутым на грудь, так что открытыми оставались только голова и плечи. Он не пробудился перед самой смертью, не боролся за жизнь. Кожа его иссохла настолько, что тугим пергаментом обтянула кости, но при этом они остались нетронуты, не лишились ни единого клочка плоти.

И все же, приглядевшись, Бриала заметила один-единственный тонкий разрез на горле, а также мельчайший след капель крови, брызнувших когда-то на белоснежную подушку.

– Его убили из милосердия? Даровали быструю смерть, чтобы не умирал от голода вместе со слугами?

– Плоскоухая невежда! – презрительно рассмеялась Миирис. – Те, кто обретал покой утенеры, не нуждались в смертной пище. Они могли проспать до конца времен, ни разу не испытав голода.

– Почти, да’лен, – уточнил Фелассан. – Большинство тех, кто погрузился в утенеру, могли питаться простым снадобьем. Вода, смешанная с медом и травами, поддерживала жизнь в их телах. В полнолуние слуги мазали этой смесью губы сновидцев, а с рождением новой луны нюхали обнаженное запястье. Если они чуяли запах трав, усиленный ароматами, это означало, что смесь впиталась в тело, и тогда сновидцу продолжали давать снадобье. Если же запаха не было, значит сновидец научился получать пропитание из самой Тени и больше не нуждается в кормлении. Таких истинных сновидцев укладывали в безупречно белые постели, и эта белизна означала достижение совершенства. – Эльф улыбнулся и покачал головой. – По крайней мере, так поется в старинных песнях.

Бриала взглянула на белоснежные атласные покровы:

– Значит, это была месть.

– Такое неблагоразумие, – вздохнул Фелассан. – Этот сновидец мог бы оказаться полезным.

– Каким образом? – осведомилась Бриала. – Древняя империя гибла. Ты рассказывал, что погруженные в утенеру могли являться простым смертным во сне. Что они могли бы сказать, кроме как пожелать нам удачи в эльфинажах?

– Ничего-то ты не знаешь, – процедила Миирис. – Из Тени древним был виден весь наш мир. Они могли бы сообщать нам, где находятся наши враги и какова их численность. В тех местах, где Завеса истончилась, они могли бы высылать к нам на помощь духов, покорных их воле.

– Они могли убивать своих врагов во сне! – Лицо Фелассана просияло восторгом. – Могли исполнять желания сновидцев, чистых душой! Или, – ухмыльнувшись, добавил он, – просто лежать тут и ничего не делать, только вдохновлять чрезмерно романтическую фантазию долийских сказителей.

– Мы никогда не узнаем, что они могли бы сделать для нас! – Миирис ожесточенно сплюнула на пол. – И все потому, что какой-то безмозглый слуга больше заботился о мести, нежели о благе своего народа!

Бриала искоса глянула на нее:

– Я уверена, Миирис, что ты совсем не такая.

И улыбнулась, увидев, как татуированное лицо долийки исказилось от бешенства.

– Хоть я и знаю, что ты винишь сэра Мишеля в гибели своего клана, я твердо верю, что, поскольку императрица Селина воплощает в себе надежду эльфов, ты воздержишься от низменной мести ее защитнику.

Миирис стиснула кулаки, и на миг Бриале почудилось, что в глазах долийки промелькнули отблески огня.

– Ах ты… плоскоухая трущобная шваль!