Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

Еще до сталинской эпохальной речи 1936 года советские эксперты понимали: перепись 1937 года должна показать, что революция подтолкнула этноисторическое развитие населения. Поэтому много внимания уделялось тому, чтобы новый список национальностей учел позитивные «сдвиги» в области формирования и консолидации национальностей «за время после переписи 1926 года»[1035]. С 1934 года два разных учреждения работали над двумя отдельными проектами. Первому – новому Научно-исследовательскому институту национальностей, или НИИН (под руководством бывшего чиновника Наркомнаца Семёна Диманштейна), – поручили составить список «развитых народностей»[1036]. НИИН взял отправным пунктом список народностей переписи 1926 года и первым делом исключил все племенные, родовые и региональные названия (как доказывали эксперты, их и не надо было включать с самого начала), а затем – названия всех «мелких народностей», которые за прошедшие десять лет сплавились в «более крупные народности»[1037]. Второе учреждение – Институт антропологии и этнографии – разрабатывало список национальностей на основе «национальной (а не этнической) принадлежности» и с учетом слияния народностей в национальности[1038]. Руководил ИАЭ теперь Ян Кошкин, а в число сотрудников института входили и некоторые бывшие этнографы КИПС, например Дмитрий Зеленин и Иван Зарубин[1039].

К концу 1935 года НИИН включил в свой список 121 народность, а ИАЭ в свой – 113 национальностей. Два списка в значительной мере пересекались – около 90 названий входили в оба. Как оказалось, идея «развитой народности» Института национальностей была более или менее эквивалентна идее «национальности» ИАЭ[1040]. Например, НИИН определил теленгитов как подгруппу ойротской народности, а ИАЭ – как часть ойротской национальности. Оба учреждения считали ойротов идеальным примером советского национального строительства, отмечая, что менее чем за десять лет около десяти западносибирских народностей и племен консолидировались в ойротский народ[1041].

Различались два этих списка всего сильнее там, где речь шла о народах, «только начавших» процесс национальной консолидации. Как в НИИН, так и в ИАЭ считали национальности этноисторическими группами, оформившимися в процессе этногенеза, и пытались определить, какие роды, племена и народности в какие народности или национальности развились либо слились. Оба института соглашались, что «трудно прийти к определенному решению», как будет дальше разворачиваться процесс формирования наций[1042]. Но оба строили прогнозы – и на основе разных критериев. В Институте национальностей, опираясь на работы этнографа и лингвиста Николая Марра, полагали, что в будущем слияние родов, племен и народностей будет происходить на основе «близости языков». А в ИАЭ, ссылаясь на собственные полевые исследования, предлагали более многомерный подход: будущее развитие населения предсказывали на основе сочетания этнических, лингвистических, культурных и исторических данных[1043].

Эти подходы, которые базировались на разном понимании процесса этногенеза, заставили НИИН и ИАЭ по-разному решать вопрос о том, какие народы обладают правами национальностей. На Кавказе НИИН перечислил мингрелов, лазов, сванов и грузин как отдельные народности – на том основании, что эти четыре народа говорят на разных языках и потому со временем будут различаться все сильнее. Но аджарцев он объединил с грузинами, объяснив, что аджарцы говорят по-грузински, а древние религиозные различия между аджарцами (мусульманами) и прочими грузинами (христианами) потеряли значение[1044]. ИАЭ, со своей стороны, объединил с грузинами мингрелов и сванов – на базе их культурного сходства и исторических связей. Аджарцам же и лазам он дал статус отдельных национальностей, поскольку те и другие имели свои национальные территории: аджарцы – свою АССР внутри Грузинской ССР, а лазы – свой национальный очаг за пределами Советского Союза[1045].

По сходным причинам НИИН и ИАЭ пришли к разным выводам о народах Таджикской ССР, и в частности о шугнанцах, ваханцах, ишкашимцах (живших в Горно-Бадахшанской автономной области Таджикской ССР), ягнобцах и язгулёмцах (живших близ рек Ягноб и Язгулём)[1046]. НИИН на основании лингвистических данных определил ваханцев, ишкашимцев и язгулёмцев как подгруппы шугнанской народности, а ягнобцев – как подгруппу таджикской народности[1047]. ИАЭ на основе исторических и культурных данных отнес ягнобцев и язгулёмцев к таджикской национальности, а шугнанцев, ваханцев и ишкашимцев – к памирской; в ИАЭ считали памирцев новой национальностью, сложившейся в результате «взаимной культурной ассимиляции» жителей Горного Бадахшана[1048].