Народные песни и сказки о Ленине, туркменские ковры с вышитыми портретами Сталина и народные танцы на тему коллективизации иллюстрировали фразу «национальное по форме и социалистическое по содержанию». Изданная в СССР на английском языке в 1939 году книга «Советское народное искусство» содержала раздел о народном танце как о фактически откровенной метафоре слияния национальных и социалистических элементов в Советском Союзе. Автор описывал создание новых танцев в новых городах, где «люди из разных областей и республик» показывают друг другу свои «родные танцы» и усваивают «новые движения и более совершенную технику». Говорилось, что эти танцы отражают жизнь национальностей после революции. Одним таким танцем, якобы созданным и популяризированным «в горных деревнях Северной Осетии», был «танец колхозного бригадира». В книге имеются фотографии осетина в «национальном костюме», изображающие последовательные фазы танца. Каждое из шести основных движений подражает какому-либо аспекту колхозного труда: пахоте, вождению трактора, шелушению кукурузы, вязанию, подъему и погрузке снопов[1022]
. Эти народные танцы свидетельствовали о том, что национальные культуры народов СССР растут и уподобляются друг другу в связи с процессом развития, руководимым советской властью. В то время как немецкие фольклористы той эпохи прославляли «чистую» и «примордиальную» сущность немецкой нации, советские воспевали этноисторическую эволюцию и «интернационализацию» (или культурную гибридизацию) народов СССР[1023].Подъем национал-социализма в Германии и распространение расовых теорий в международном научном сообществе в начале 1930‐х годов стали серьезным идеологическим вызовом для советского режима и для его программы поддерживаемого государством развития. Режим и его эксперты встретили этот вызов лицом к лицу – в частности, развив и проработав официальную советскую позицию по вопросам расы, национальности и культуры. Советские этнографы и антропологи определили все три понятия в социально-исторических терминах, проделали обширную полевую работу, чтобы доказать превосходство приобретенного над врожденным, а вину за все случаи «вырождения» и «застоя» возложили на классовых врагов с их махинациями[1024]
. Эксперты сотрудничали с режимом в проведении кампаний экономической и культурной революции (противопоставляемой революции расово-биологической) и подводили научную основу под полицейские меры, направленные против «классового врага».К концу 1930‐х годов, по мере того как Гитлер консолидировал власть, советский режим видел перед собой уже не только идеологическую, но и серьезную геополитическую угрозу. На этом фоне советские руководители все больше тревожились из‐за потенциальной опасности немецкого (и прочего) отечественного национализма и возможной нелояльности так называемых «диаспорных национальностей» (немцев, поляков, греков и т. д.), имевших свои государства и культуры вне СССР. В следующей главе я расскажу, как советский режим и его эксперты решали эти вопросы в конце 1930‐х годов и как на их реакцию повлияла необходимость противостоять одновременно геополитической и идеологической угрозе со стороны Германии.
ГЛАВА 7. ЭТНОГРАФИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ И ТЕРРОР
Идеологии претендуют на познание мистерии исторического процесса как целого – тайн прошлого, путаницы настоящего и неопределенностей будущего, – исходя только из внутренней логики соответствующих своих идей.
В результате мы имеем теперь вполне сложившееся и выдержавшее все испытания многонациональное социалистическое государство, прочности которого могло бы позавидовать любое национальное государство в любой части света.