Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

Перед лицом нацистской угрозы на советских экспертов сильно давили, заставляя демонстрировать, что «национальная культура» выражает не исконные расовые признаки, а результаты социально-исторического процесса. Политическая важность этого возрастала в связи с тем, что нацисты использовали немецкий «отечественный национализм» (с точки зрения которого «заграничные немцы» считались «полноправными членами» немецкой нации) как политическое оружие в программе построения grossdeutsches Reich (Великогерманского государства)[1013]. На I Всесоюзной фольклорной конференции (проходившей в Ленинграде в 1936 году) советские этнографы и фольклористы критиковали своих немецких коллег не только за приравнивание расы к нации и идеализацию «кулачества» как истока национальной культуры, но и за призывы к этническим немцам всего мира вернуться в родную Германию[1014]. Немецкие эксперты в своих работах характеризовали немецкую культуру как выражение примордиальной немецкости, связанное с «происхождением по крови», и это приобретало угрожающий тон, поскольку нацистское государство объявило о своем праве вмешиваться в дела «этнических немцев» – в том числе и живших на советской территории[1015].

Сознавая опасность эссенциализации национальной культуры, этнографы ИАЭ и Государственного этнографического музея подчеркивали, что музыку, литературу, танец и другие средства выражения культуры нельзя рассматривать в отрыве от социально-исторического контекста. Эти эксперты утверждали, что необходимо уделять особое внимание отличительным характеристикам национальных культур (русской, немецкой, узбекской и др.), сложившихся в результате достаточно долгого исторического развития при советской власти[1016]. Например, важно было показать, что узбекская национальная культура есть продукт не примордиальной «узбекскости», а исторического процесса развития узбеков, разворачивавшегося в советском контексте. До конца 1930‐х годов советские этнографы и другие эксперты искали элементы национальных культур, воплощавшие в себе принцип «национальное по форме и социалистическое по содержанию». Из-за требований документировать этот аспект социально-исторической эволюции эксперты иногда сами вмешивались в процесс культурного производства.

Яркие примеры такого явления дает советский фольклор, который в начале 1930‐х был включен в предметную область советской этнографии. С 1920‐х годов советские фольклористы ездили по селам СССР в поисках песен, танцев и сказок о революции, Гражданской войне, Ленине, Сталине и о «новой жизни». Успехи были скромны. Затем в середине 1930‐х, вопреки протестным заявлениям, что невозможно «производить народные песни и сказки, как выращивают зерно и изготовляют тракторы», фольклористы из фольклорного отдела ИАЭ и других учреждений взяли «производство фольклора» в свои собственные руки[1017]. Эти эксперты сопровождали национальных народных поэтов в поездках за новым материалом в колхозы и на заводы и помогали сочинять новые произведения. Например, один фольклорист (Викторин Попов) помогал северной сказительнице Марфе Крюковой «размещать определенные события в правильной исторической последовательности» и даже знакомил ее с биографиями Ленина, Сталина и героя Гражданской войны Чапаева[1018]. Эти новые работы, представленные как оригинальные сочинения народов СССР, служили доказательством не только достижений революции на культурном фронте, но и теорий самих этнографов.

Наиболее впечатляющим результатом этих усилий была публикация в 1937 году (под руководством сотрудников редакции «Правды») сборника под названием «Творчество народов СССР». В томе объемом около 600 страниц были опубликованы рассказы, песни и поэмы, якобы переведенные с языков почти всех официальных национальностей[1019]. Несколько лейтмотивов проходило через всю книгу, с их помощью подчеркивался общий опыт советских национальностей в эпоху строительства социализма. Одной из популярных тем было возникновение «нового народа». В украинской оде «Трактористки» (посвященной четырем трактористкам), в коллекции русских частушек о колхозном бригадире «Песни ударниц» и в узбекской песне «Девушка-колхозница» прославлялись роли, которые могли играть в Советском Союзе и мужчины, и женщины[1020]. Но самой популярной темой была трансценденция, переход к новому миру. Стихи и песни, якобы сочиненные почти во всех национальных республиках и областях, описывали революцию и коллективизацию сельского хозяйства как важные моменты трансформации и просвещения. В эвенкийской сказке «Теперь в тайге светло», в армянской песне «Электрический свет в деревне» и в других произведениях описывалось, как большевики освободили народы СССР от темноты и тягот[1021].