В те же годы ИПИН инициировал кампании культурной революции и среди «развитых» (или «европейских») национальностей Советского Союза, таких как русские, украинцы и белорусы[987]
. У этих народов эксперты уделили основное внимание ликвидации национального шовинизма и кулацких ценностей («пережитков» капиталистической эпохи), а также документированию «советизации» убеждений, социальных структур, идентичностей и быта. В некоторых районах этнографы записывали автобиографии «исключительных» колхозников – таких, как в прошлом «темные, забитые и неграмотные» крестьянки, которые вступали в женское движение, помогали революционизировать свои деревни и становились председательницами колхозов[988]. Одна комплексная экспедиция в лесные края Украинской и Белорусской ССР и смежные районы РСФСР в 1932–1933 годах изучала «культурную революцию и проблему социалистического быта колхозов». Антрополого-этнографический отряд экспедиции участвовал в колхозной работе и помогал «выявлению кулацких элементов», сопротивлявшихся переходу от капиталистических к социалистическим формам и ценностям. Антропологи изучали физическую конституцию трудящихся и проводили исследования в области социальной гигиены, этнографы документировали «пережитки» в хозяйственной деятельности, культуре и сознании колхозников и изучали усиление «классовой борьбы»[989].СОЗДАНИЕ СОВЕТСКОГО РАСОВЕДЕНИЯ
Когда в 1933 году Адольф Гитлер стал канцлером, он объявил, что «расовый вопрос» является самой фундаментальной проблемой для Германии, и пообещал официальную поддержку немецким ученым, исследующим расовую антропологию и расовую гигиену (немецкий вариант евгеники). Многие немецкие антропологи приветствовали возможность реализовать свои расовые теории на практике – с помощью расоведения (Rassenkunde) приблизить «новую эпоху расово-биологической революции». В немецких журналах по общественным наукам публиковались статьи в поддержку трансформации Германского рейха посредством расовой политики, а именно путем культивации определенных расовых признаков[990]
. В 1933 году также произошли важные перемены в институциональной организации советских общественных наук – отчасти в виде реакции на эти перемены в Германии, отчасти в связи с «большевизацией» Академии наук СССР[991]. В мае Лаборатория расовых исследований по требованию ее советских научных сотрудников была переименована в Институт географической патологии; советско-немецкое сотрудничество в этом институте продолжалось до 1937 года, но в гораздо более урезанной форме[992]. Осенью 1933 года ИПИН и МАЭ были объединены в новый Институт антропологии и этнографии (ИАЭ). В этом новом институте этнографы и антропологи со всего Советского Союза совместными усилиями изучали и пропагандировали физико-конституциональное и социально-историческое развитие населения[993].После 1933 года советские физические антропологи в ИАЭ и других учреждениях удвоили усилия по созданию новой области советского расоведения, применив эксплицитно «нерасистский подход» к естественно-научному исследованию расы. Физические антропологи действовали в ответ на прямой призыв советского руководства определить расу в марксистско-ленинских терминах и доказать, что она не имеет никакого влияния на «исторический процесс»[994]
. Некоторые антропологи выражали озабоченность тем, что создание советского расоведения будет чрезмерной уступкой нацистскому мировоззрению с его одержимостью расой. Но советские руководители настаивали: для разоружения нацизма, ставшего серьезной идеологической угрозой, необходимы прочные эмпирические доказательства. Резюмируя официальную позицию, один из антропологов объяснял, что, «если бы расовые теории ограничивались сферой биологии, в этом случае можно бы было просто отмахнуться от них», однако вызов со стороны немецких расовых теорий следует принять, поскольку они переносят «биологические закономерности в общество». Опаснее всего, по словам этого антрополога, была попытка немцев «представить расоведение как научное идеологическое обоснование политической теории и практики»[995].