Как говорилось выше, те же советские антрополого-этнографические экспедиции, что были нацелены на опровержение немецких расовых теорий и доказательство «способности» всех людей, имели и зловещие последствия: они подвели научную основу под внутреннюю депортацию советских граждан и охоту на классовых врагов. Еще одним примером служат антрополого-этнографические исследования в незадолго до того образованной Таджикской ССР. В 1931 году антрополого-этнографический отряд ИПИН–СОПС отправился в Каратегин и Дарваз, горные регионы Таджикской ССР. Экспедицией руководил антрополог Вульф Гинзбург, а его заместителем был Саул Абрамзон (из ИПИН)[970]
. Исследователи изучали «физическое развитие» таджиков, уделяя основное внимание связям между «антропологическим типом» и социально-экономическими условиями; они проводили сравнительные конституциональные исследования, изучали группы крови и делали антропометрические замеры бедняков, середняков, рабочих и «прочих»[971]. На основе этих исследований Гинзбург заключил, что «нет никаких оснований говорить о них [таджиках] как о народности слабой, мало подготовленной и мало способной к освоению физических и психических процессов труда». Напротив, вопреки перенесенным страданиям из‐за тяжелых экономических и социальных условий под властью Бухары, таджики развивались, а не вымирали. Более того, Гинзбург доказывал, что советское «социалистическое строительство» уже значительно повлияло на таджиков: благодаря введению среди них организованного коллективного труда и «прививке» таджикам «санитарной культуры» «мы… поведем к оздоровлению и укреплению физического развития их»[972].Указывая на резкие физические и конституциональные различия между таджиками из разных социальных классов, Гинзбург делал вывод, что социально-экономические условия влияют на физические и конституциональные признаки и тем самым формируют «расовый тип»[973]
. Судя по его отчету, таджикские крестьяне были ниже ростом, чем таджикские рабочие, у таджикских середняков животы были круглее и кость шире, чем у таджикских бедняков, а у таджикских рабочих плечи были прямее и мускулы развитее, чем у таджиков из остальных групп[974]. Распространяя полученные им результаты и данные других советских антропологов и этнографов на более широкий контекст, Гинзбург утверждал, что таджикские рабочие имеют больше общего с рабочими из Европейской России и других стран, чем со своими соплеменниками из иных социальных классов. Идея, что класс важнее этнического или национального происхождения, превращалась в официальную советскую установку. Несомненно, гинзбурговская характеристика физической дифференциации созвучна с марровской теорией и была навеяна ею – теорией лингвистической дифференциации, согласно которой «язык одного класса во всех своих типологических признаках будет ближе к языку того же класса другой этнической группы, чем к языку другого класса той же этнической группы»[975].Из утверждения Гинзбурга, что таджики в целом «способны» и что те из них, кто занят в коллективном труде, здоровее и «развитее» своих соплеменников, следовал вывод: переселение бедных таджикских крестьян с гор на равнину для работы в хлопководческих колхозах соответствует таджикским национальным интересам. Но антропологические и медицинские исследования таджикского населения, переведенного из Дарваза в хлопководческие колхозы в долине реки Вахш, этого не подтверждали. По словам экспертов, множество таджикских переселенцев в разгар хлопкоуборочного сезона заболело малярией. Это имело значительные экономические последствия для республики и всего Советского Союза: распространение малярии среди таджиков сорвало «все плановые мероприятия, которые… [проводились] в Таджикистане для освоения больших площадей под хлопок» и требовали больших трудозатрат[976]
. Некоторые антропологи и врачи полагали, что таджикские горцы, будучи новоселами на равнинах, «меньше знакомы с малярией, более восприимчивы к ней»[977]. Но что это означало для рабочей гипотезы антропологов, согласно которой все народы способны адаптироваться к новым условиям труда?