Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

Данный вопрос вызвал горячую дискуссию на I Конференции по изучению производительных сил Таджикистана, проводившейся в республике весной 1933 года. В рамках конференции группа «Культура и изучение человека», которую возглавлял Ольденбург и в которой участвовали Абрамзон, Петров, Иван Зарубин, другие эксперты из Ленинграда и представители Наркомата здравоохранения Таджикской ССР, рассмотрела открытия Гинзбурга на сессии по социальной гигиене[978]. Эксперты похвалили антропологическую работу Гинзбурга, доказавшую, по их мнению, что «социальные условия, в широком смысле этого слова, являются совершенно реальным фактором расогенеза»[979]. Что же касается вопроса о заболеваниях среди таджикских переселенцев, то эксперты предположили, что и здесь следует уделить основное внимание социальным, а не биологическим факторам. Восприимчивы ли к малярии горные таджики больше, чем местные жители, – бессмысленный вопрос: советское правительство может полностью уничтожить эту болезнь в регионе массовыми санитарными мерами. Один из представителей Наркомздрава Таджикской ССР призвал осушать болота, отодвигать деревни подальше от рисовых полей, обеспечивать их питьевой водой лучшего качества и обучать жителей гигиене. Он также призвал подготовить больше медицинского персонала и отметил крайнюю нехватку врачей и медсестер, знающих местные языки[980].

Это обсуждение эпидемии малярии вызвало на сессии конференции общую дискуссию о необходимости более энергичных кампаний в области здравоохранения и культуры. Эксперты считали необходимым внедрять советскую медицину «в самые глухие уголки Советского Союза», чтобы одолеть местных знахарей, колдунов, мулл и другие «пережитки» дореволюционного прошлого. Абрамзон жаловался, что таджикские крестьяне и рабочие по-прежнему ходят за избавлением от болезней к традиционным целителям и к святым местам; он рассказал, как в одном районе таджики паломничают к большому мавзолею рядом с горячим источником, где почва якобы обладает целебной силой. Классовые враги, объяснял Абрамзон, используют эти верования и с их помощью укрепляют свою власть над местными жителями[981]. Он отмечал, что еще бóльшая проблема – таджикские рабочие, которые заявляют, будто сами обладают целительскими способностями. Абрамзон рассказал о «разоблачении» одной таджикской работницы, которая якобы имела «силу сглаза» и торговала своими знахарскими услугами. Как оказалось, эта работница была членом местной Комиссии по улучшению быта рабочих, возглавлявшей борьбу против традиционных верований! И Абрамзон, и Ольденбург отмечали, что улучшение состояния медицины в этом регионе важно «и в медицинском, и в антирелигиозном отношении»[982]. Один из экспертов предупреждал, что, если власти не вмешаются, местные жители будут по-прежнему обращаться «к мулле, чтобы он прочитал что-нибудь из Корана или выписал какой-нибудь амулет»[983].

В Таджикистане этнографы уперлись в тот же тупик, что и повсюду: изменения в экономике должны были породить изменения в культуре, но глубоко укоренившаяся культурная отсталость тормозила процесс экономической трансформации. Чтобы справиться с этой проблемой, режим и его эксперты инициировали кампанию культурной революции в Средней Азии и во всем Советском Союзе. Начиная с 1931 года ИПИН определял культурную революцию как кампанию просвещения народа и искоренения тех элементов верований, быта, сознания и культуры, что были «пережитками докапиталистических формаций» или «остатками капитализма»[984]. В среднеазиатских республиках, в Сибири и на Дальнем Востоке это означало политику консолидации родов и племен в национальности, которые в конце концов должны были стать «советскими» нациями. На I Конференции по изучению производительных сил Узбекистана, проводившейся в 1932 году, была сессия о культурной революции. Ее заседания были посвящены «историческому фронту» в Узбекистане, созданию нового узбекского алфавита и «узбекской советской литературы», а также «проблеме коммунально-жилищного строительства и переустройства городов в Узбекистане»[985]. В ходе конференций по изучению производительных сил Таджикистана (1933 год) и Бурят-Монгольской АССР (1935 год) проходили аналогичные заседания, посвященные созданию и стандартизации национального языка, литературы и истории, «коренизации» национальных учреждений и другим аспектам советского нациестроительства[986].