Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

Этими действиями этнографы ИАЭ подготовили и научно обосновали внеправовое деление национальностей на советские и диаспорные. Такое деление уже было свершившимся фактом в режимных зонах. В 1937 году НКВД, ссылаясь на «стратегические соображения», начал свои «национальные операции» – массовую депортацию диаспорных национальностей из приграничных зон в глубь Советского Союза. Он руководил высылкой корейцев и японцев из Дальневосточного края, а немцев, поляков, эстонцев, латышей, финнов, болгар и греков (а также целого ряда других народов) из западных приграничных областей[1098]. В то же время советское правительство издало серию указов, лишавших диаспорные национальности их национальных регионов, национальных сельсоветов и национальных колхозов. Правительство превратило то, что называлось теперь «искусственно созданными» национальными учреждениями, в «обычные» учреждения, которые должны были издавать газеты, осуществлять школьное преподавание и заниматься государственными делами либо на русском, либо на официальном языке национальной республики или области, где они размещались[1099].

К 1938 году различие между «советскими» и «иностранными» нациями также стало неотъемлемой частью официального нарратива о «дружбе народов». С конца 1936 года режим и его эксперты начали обсуждать «великую» и «взаимную» дружбу между советскими социалистическими нациями и национальностями. Сам Сталин обратился к этой теме в той же ноябрьской речи 1936 года о новой конституции[1100]. Теме дружбы уделялось немало внимания и в первом официальном учебнике советской истории – «Кратком курсе истории СССР» Андрея Шестакова[1101]. Этот учебник, опубликованный в 1937 году, объяснял, что «ни в одной стране мира нет такой дружбы народов, как в СССР». Важно, что эта дружба не распространялась на «иностранные» национальности; те из них, которые упоминались, – поляки, немцы, шведы, литовцы и японцы – были представлены в наихудшем свете, как бывшие завоеватели[1102]. В конце 1937 года Государственный этнографический музей тоже занялся темой дружбы. Он приступил к серьезной работе над общемузейной экспозицией «СССР – братский союз народов», которая должна была осветить «расцвет культуры народов СССР – национальной по форме и социалистической по содержанию», а также объединяющую силу «советского патриотизма». Главными объектами репрезентации должны были стать советские нации и национальности в их национальных республиках и областях. Иностранные национальности и нации – даже те, что составляли крупные национальные меньшинства в Советском Союзе, – были исключены полностью[1103].

Этнографы ИАЭ, удовлетворенные тем, что достигли магического числа 60, не слишком задумывались о потенциальных последствиях перемещения диаспорных национальностей в отдельный список. Но во времена, когда советский режим был одержим угрозами «отечественного» национализма и иностранной инфильтрации, решение вычеркнуть диаспорные национальности из официального списка советских национальностей было немаловажным. Под давлением этнографы ИАЭ выбрали путь наименьшего сопротивления. Тем самым они научно обосновали отношение НКВД к диаспорным народам как к подозрительным чужакам. В июле 1938 года ИАЭ переслал свои пересмотренные списки и заметки в Бюро переписи, Совет Национальностей и Верховный Совет (бывший ЦИК)[1104]. Через месяц, когда Старовский (заместитель начальника Бюро переписи) объявил на заседании Бюро, что Академия наук закончила составление списка «шестидесяти главных национальностей» Советского Союза, он имел в виду составленный этнографами список из 59 «наций, национальных групп и народностей»[1105].

САМОИДЕНТИФИКАЦИЯ И НОВЫЕ ПАСПОРТНЫЕ ДИРЕКТИВЫ

В 1938 году, когда гитлеровские войска входили в Австрию и Судетскую область, советский подход к населению становился все более противоречивым. Несмотря на то что этнографы радикально урезали официальный список национальностей – и тем самым ограничили возможности выбора при переписи, – Бюро переписи провозглашало национальную самоидентификацию фундаментальным правом всех советских граждан. В 1938 году оно приняло те же формулы для регистрации национальности и родного языка, что применялись и в 1937 году, т. е. основанные на самоидентификации[1106]. Также Бюро ссылалось на идеал самоидентификации, когда объясняло свое решение исключить из переписи вопрос о религиозной вере: этот вопрос слишком острый, чтобы ожидать от респондентов честных ответов. Оно настаивало, что многие люди, зарегистрировавшие себя «верующими» в 1937 году, сделали это из уважения к своим старикам или из страха перед последствиями[1107]. В одном случае, по сообщению Бюро, люди зарегистрировались как «верующие», поскольку «антисоветские элементы» предупредили их, что «скоро придет Гитлер и будет уничтожать неверующих»[1108].