В дискуссиях об административно-территориальной структуре нового Советского государства сошлись доводы о времени, географии и о будущем революции. Никоим образом не было предрешено, что Советское государство примет форму этнотерриториального союза. После 1917 года ни большевистская партия, ни специалисты и плановики режима не имели единого представления о том, как реорганизовать обширные пространства бывшей Российской империи. Напротив, между 1918 и 1924 годами конкурировали две парадигмы, и у каждой находились сторонники и среди большевиков, и среди экспертов. Этими двумя парадигмами были этнографическая и экономическая. Первая имела отправным пунктом «этнографический принцип», или «принцип национальности», как его называли на Парижской мирной конференции, и находилась под влиянием идеи европейского национального государства. Ее сторонники пытались применить «национальную идею» к советским условиям, настаивая, что административно-территориальное деление должно соответствовать этнографическим границам[210]
. А мотивом экономической парадигмы был «принцип экономической целесообразности», и на нее влияла европейская колониальная экономика[211]. Приверженцы этой парадигмы настаивали, что Советское государство должно быть организовано по специализированным хозяйственно-административным единицам, основанным на научной оценке местных «производительных сил» (согласно марксистской дефиниции, включающим в себя сырье, орудия производства и рабочую силу)[212]. Они отвергали «национальные права» и утверждали, что национализм исчезнет, когда благодаря государственной колонизации отсталых территорий в границах СССР установятся благоприятные экономические условия. Попытка компромисса между этими двумя парадигмами в конечном счете придала Советскому Союзу его уникальную форму.Спор об административно-территориальной организации, или районировании, нового Советского государства был по сути спором о пути к социализму. Параллельно ему в партии большевиков шли дискуссии о национальном вопросе и интернационализме. Говоря о национальном вопросе в России до 1917 года, Владимир Ильич Ленин предполагал, что народы Российской империи стоят на разных ступенях исторического развития: народы Азиатской России все еще пребывают в «феодальной эпохе», а национальности западных окраин вступили в эпоху «развивающегося капитализма». Размышляя об исторической многоукладности населения, Ленин утверждал, что путь к интернационализму потребует терпения, и критиковал тех большевиков, которые считали, что социалистическая революция немедленно покончит с национальным вопросом в России. Он призывал к тщательному изучению этнического состава населения и утверждал, что границы нового Российского социалистического государства нельзя проводить «только по потребностям производства»[213]
. Несмотря на позицию Ленина, среди большевиков не было согласия по национальному вопросу – даже после октября 1917 года. Достаточно спорным было партийное обещание национального самоопределения, осуждаемое некоторыми большевиками (например, Георгием Пятаковым) как измена марксистскому интернационализму[214]. Еще больше споров вызывал вопрос, что делать с «отсталыми народами» бывшей Российской империи, у которых не было национального самосознания или оно только начало пробуждаться[215]. Обязательно ли всем народам бывшей Российской империи проходить через «национальную» стадию развития? Или быстрое экономическое развитие сотрет все следы национализма (ревностного либо нарождающегося) и ускорит движение к коммунизму?