Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

Весной 1927 года Комиссия ЦИК по районированию и паритетная комиссия подготовили документ, описывающий новые «границы между союзными республиками в Средней Азии»[656]. Новые карты были в процессе составления, и ЦИК объявил, что «спорные пограничные дела» между Узбекской ССР, Киргизской АССР и Казахской АССР запрещено «в течение 3‐х лет принимать к рассмотрению»[657]. По всей видимости, у решения о запрете новых пересмотров границы было три причины. Во-первых, ЦСУ только что закончило перепись 1926 года, и требовалось время для анализа новых данных о народностях и родных языках. Во-вторых, процесс пересмотра границ провоцировал дополнительную неустойчивость и конфликты в ряде регионов. Советские руководители понимали, что, если продолжать менять границы, это вызовет еще больше споров, а удовлетворить все стороны нет возможности. В-третьих, советское правительство нуждалось в стабильных границах, чтобы завершить следующий этап процесса районирования: «внутреннее», или «низкоуровневое», административное районирование среднеазиатских республик.

ВНУТРЕННЕЕ РАЙОНИРОВАНИЕ И ПРОБЛЕМА НАЦИОНАЛЬНЫХ МЕНЬШИНСТВ

При внутреннем районировании применялся другой подход к решению проблемы национальных меньшинств – создание низкоуровневых национально-территориальных единиц и учреждений для национальных меньшинств везде, где возможно[658]. На практике такой подход сталкивался с серьезными трудностями и зачастую обострял местные конфликты. Хотя национальные идентичности приобрели важную роль в политике, а тем самым и в местных делах, племенные и родовые идентичности сохраняли свое значение для немалой части Средней Азии. Общины часто приписывали себе разные идентичности в зависимости от того, к кому обращались, и от ситуации. Когда Комиссия по районированию Средней Азии обратила внимание на внутреннее районирование республик, она сообщила, что местные общины сами инициировали «стихийное» внутреннее районирование: безо всякой санкции Ташкента или Москвы главы сел и общин размежевались на административные единицы по «родовому» и «племенному» принципу. Когда комиссия взялась за ликвидацию этих единиц и создание новых, она встретила серьезное сопротивление и вступила в конфликт с киргизскими родами в Киргизской АССР, туркменскими племенами в Туркменской ССР и другими группами, требовавшими, «чтобы их выделили в самостоятельные единицы». Хуже того, разные подразделения одного и того же племени иногда требовали для себя отдельных единиц; например, комиссия отметила, что Джафарбаевы и Атабаевы из племени йомуд туркменской народности – кровные враги и не могут жить вместе[659].

Общины добивались создания в национальных республиках административных единиц на племенной или родовой основе, а руководители республиканского уровня пытались «национализировать» свои территории, и в частности стандартизировать национальные языки. Поэтому, хотя некоторые туркменские племена добивались самостоятельности, туркменские правительственные и партийные функционеры стремились «туркменизировать» население республики и заверяли ЦИК, что «монолитность этнографического состава и языковое единство населения Туркменской Республики» ускорят этот процесс[660]. Со своей стороны, московские партийные и государственные руководители поддерживали сплавление родов и племен в народности. В конце концов, это соответствовало программе поддерживаемого государством развития, согласно которой сделаться нацией означало избавиться от феодальной отсталости. Но в такой консолидации народностей таились и свои опасности. Во-первых, республиканские руководители, желая заполучить как можно больше земли, стремились ассимилировать в свою народность все роды и племена, жившие в их республике, – включая и те, что «принадлежали» к другим народностям. Во-вторых, Комиссии по районированию зачастую сложно было определить, к какой народности конкретные роды и племена принадлежат.