Екатерина предлагает видеть в этих комедиях «неизвестного» сочинителя те качества, которые она считает главными: 1) умелое изображение национальных характеров; 2) отражение в этих характерах реальной жизни; 3) «верную» мораль. Здесь она опиралась на главное историософское сочинение Вольтера «Опыт о нравах и духе наций» (Essai sur les moeurs et l’esprit des nations, 1756–1769). Книга Вольтера, полемизировавшего с «климатической» теорией Монтескье, выдвигала более рационалистические пружины формирования нравов – такие, как совокупность факторов (правительство, экономика, развитие науки и искусств, а также религиозных представлений), где огромную роль играет личность правителя. Изображая нравы старой столицы, подчеркивая некоторые особенности «национальных характеров», Екатерина во многом опиралась на вольтеровскую концепцию истории.
Екатерина стремилась наполнить универсальные комедийные «маски» современным русским содержанием – вывести на сцену героев из окружающей ее действительности. Показательно, что подавляющее большинство этих «национальных характеров» в комедиях императрицы являли собой «отрицательных» героев – пьесы Екатерины были наполнены персонажами со всевозможными «пороками» и «отклонениями» от идеала. Комедия (в отличие от трагедии) не уничтожала этих героев физически, но лишь подвергала насмешке и – иногда – откровенному сарказму. Легионы ханжахиных, ворчалкиных, чудихиных появлялись на сцене и покидали ее без открытого суда над ними, без дидактических обличений, без идеологических разоблачений и даже без особого сюжетно-фабульного «поражения». Д. И. Фонвизин в «Бригадире» был гораздо более суров к своим героям, завершая сюжет «разоблачением» их любовных шашней, «наказывая» скандалом со всеми предполагаемыми последствиями – крахом семейных отношений двух основных пар Бригадира – Бригадирши и Советника – Советницы.
В этом плане комедии Екатерины 1772 года имели целью создание
Местом действия комедий была Москва – или прямо указанная, или условная, идеологическая «Москва», оплот враждебных императрице сил. Негодуя на Москву, где произошел чумной бунт, убийство архиепископа Амвросия, разгул толпы, Екатерина писала в Гамбург своей постоянной корреспондентке госпоже Бьельке 3 октября 1771 года: «Москва – это особый мир, а не город»[104]
.Москва ассоциируется у Екатерины с невежеством, предрассудками, с самой чумой. В письме к Вольтеру от 6 (17) октября 1771 года императрица повторяет свою сентенцию о Москве не как городе, но «особом мире»[105]
. Ее письмо – выразительное повествование о том, как толпа в Донском монастыре растерзала московского архиепископа Амвросия. Просвещенный священник принял решение убрать с улицы икону Боголюбской Божией Матери, с тем чтобы предотвратить распространение инфекции – чумы, вызвавшей хаос и панику в городе. Суеверная московская публика сочла это кощунством, поскольку не верила в докторов, сопротивлялась санитарным кордонам и установлению порядка. Императрица заключает свой рассказ о зверствах московского чумного бунта печальной сентенцией: «Есть, по правде сказать, чем гордиться этому XVIII столетию. Вот вам и премудрость»[106].Чума пришла в Москву не в первый раз. В 1654 году болезнь опустошила город и заставила покинуть его пределы семью царя Алексея Михайловича, оставившего жителей без всякой помощи на милость чудотворной иконы Казанской Божией Матери[107]
. С начала войны с Оттоманской Портой, и в особенности с перемещением русских войск на юг Молдавии, в разных местах появлялись отдельные вспышки чумы, а в 1770-м чума опять пришла в Москву. Сама московская городская структура, с множеством фабрик, с теснотой построек и с высокой плотностью нищего городского населения, способствовала быстрому распространению болезни[108].