Империя пера Екатерины II: литература как политика

Осенью 1771 года Москва оказалась полностью охвачена эпидемией, около ста тысяч жителей умерли, а полиция и местные власти (включая генерал-губернатора П. С. Салтыкова) уехали из города. Как свидетельствовал А. Т. Болотов, «Москва поверглась в такое состояние, которое походило почти на безначалие»[109]. Как и в старину, московское население, оставленное на произвол судьбы, прибегло к последнему утешению – распространялись слухи о чудодейственной силе Боголюбской иконы Божией Матери в Китай-городе, на Варварских воротах. Население собиралось у ворот, где служились молебны, местные священники наживались на всеобщем горе, а чума распространялась с еще большей силой. Болотов описывал этот московский феномен: «Но праздность, корыстолюбие и проклятое суеверие прибегло к другому вымыслу. Надо было бездельникам выдумать чудо и распустить по всей Москве слух, что не вся надежда еще потеряна, а есть еще способ избавиться от чумы чрез поклонение одной иконе»[110].

Описывая страшные подробности чумного бунта и убийства толпой московского архиепископа Амвросия, императрица предлагает дополнить своим рассказом известную статью Вольтера «Фанатизм», в которой религиозное неистовство толпы фанатиков и эпидемии оказывались также взаимосвязанными[111]. Она прямо называет свой выразительный и подробный отчет о чумном бунте в Москве «маленьким прибавлением к статье Фанатизм», которую она прочла в трехтомной «книге Энциклопедических Вопросов» Вольтера (Questions sur l’encyclopédie), вышедшей в 1770 году[112].

Не случайно Екатерина уподобляла ситуацию во время московского чумного бунта конца 1771 года борьбе Петра Первого по выкорчевыванию варварства. В письме А. И. Бибикову 20 октября 1771 года Екатерина сетовала: «Проводим и мы месяц в таких обстоятельствах, как Петр Великий жил тридцать лет»[113]. Схожие мысли о событиях в Москве прозвучали и в письме Екатерины Н. И. Панину: «Состояние Москвы меня очень безпокоит, ибо там, кроме болезни и пожаров, глупости много. Все это отзывается бородою наших предков»[114].

Для самого фернейского философа, внимательно следившего за московскими событиями конца 1771 года, чума и заклятый враг просвещения – Турция были тесно связаны. Приветствуя военные победы России над этими «двумя бичами», чумой и турками, Вольтер писал Екатерине 12 ноября 1771 года: «Заразительная болезнь, опустошающая Москву и ее окрестности, произошла благодаря вашим победам. Разсказывают, что зараза была занесена трупами нескольких турок, попавших в Черное море. Мустафа мог дать только чуму…»[115]

Екатерина никогда не любила Москву – город, который ассоциировался с варварской Московией, со всем тем, с чем Петр I боролся всю свою жизнь. Известно чрезвычайно важное эссе императрицы, публикующееся без указания даты и под условным названием «Размышления о Петербурге и Москве», которое, по всей видимости, было написано в связи с чумным бунтом в Москве и статьей Вольтера «Фанатизм», обсуждаемой осенью 1771 года. Это эссе демонстрирует те идеологические аспекты неприязни к московским быту и нравам, которые определят канву антимосковских комедий 1772 года. Императрица пишет: «Москва – столица безделья. ‹…› Дворянству, которое собралось в этом месте, там нравится: это неудивительно; но с самой ранней молодости оно принимает там тон и приемы праздности и роскоши. ‹…› Кроме того, никогда народ не имел перед глазами больше предметов фанатизма, как чудотворные иконы на каждом шагу, церкви, попы, монастыри, богомольцы, нищие, воры, бесполезные слуги в домах. ‹…› И вот такой сброд разношерстной толпы, которая всегда готова сопротивляться доброму порядку и с незапямятных времен возмущается по малейшему поводу, страстно даже любит рассказы об этих возмущениях и питает ими свой ум»[116].

Тем не менее во время московской чумы и чумного бунта 1771 года императрица впервые в России организовала систему подавления эпидемии – вместо «чуда» был установлен «порядок». В Москву был отправлен Григорий Орлов с целой армией докторов и солидным финансовым обеспечением. Орлов расположил свой штаб в центре города, демонстрируя как централизацию власти и порядка, так и отсутствие страха перед тяжелой болезнью. Его приезд должен был восприниматься как продолжение власти Екатерины, ее руководства. Чума была побеждена не только средневековыми мерами наказания и дисциплины, но и мерами просвещенного времени. Орлов удвоил зарплаты докторам, больным за деньги предписывалось сжигать свои зараженные вещи и за деньги же отправляться в карантин или в госпиталь для лечения. Екатерина занялась собственными медицинскими исследованиями. Изучив множество отчетов, докторских записей о характере болезни при разной погоде, Екатерина пришла к заключению о целительности ледяных ванн и обертываний – ее метод вошел в тогдашнюю медицинскую практику под названием «Remedium Antipestilentialae Catharinae Secundae»[117].