Империя пера Екатерины II: литература как политика

Союз, порядок с тишиною
Идут господствовать страною,
Где царствовала вечна ночь:

Где слабый свет луны считался

Единым светом искони.
Восстани Крым! твой сон прервался,
Тебе наступят ясны дни[273].

В оде аккуратно подчеркивалось, что присоединение Крыма осуществлено императрицей, во-первых, мирным путем, а во-вторых, не для территориальных приобретений, но для «пользы» народов:

Приемлет клятву их подданства,
Не ради областей пространства,
Царица многих столь земель!
Не титлом новым украшаясь,
Благотовореньем утешаясь,
Народов польза, та есть цель[274]

.

О каком «титле новом» писал хорошо информированный автор незамысловатой оды?

В начале февраля 1784 года императрица взяла себе новый официальный титул – царица Херсониса Таврического. 2 февраля 1784 года Екатерина подписала указ «Об учреждении Таврической области»[275]. В тот же самый день была утверждена новая «Форма полного титула» императрицы, в которую были добавлены слова «Царица Херсониса Таврического»[276]. Новый титул был в высшей степени примечателен. Российская императрица величалась по названиям некогда существовавших ханств, присоединенных к империи, – «царица Казанская», «царица Сибирская» или «царица Астраханская». Следуя этой традиции, после присоединения Крыма Екатерина должна была бы именоваться по названию Крымского ханства – «царица Крымская». Это было бы естественным завершением прежней триады царств, основанной на присоединении в XVI веке сначала Казанского (1552) и Астраханского ханств (1556), а затем и Сибирского (1598). Титул «царица Крымская» мог бы органично вписаться в наследие прежних «татарских» анклавов – осколков Золотой Орды[277]. Современный Екатерине Крым был Крымским ханством, существовавшим в качестве вассала Оттоманской Порты с 1475 года. Здесь правила династия ханов Гиреев, выходцев из той же Золотой Орды.

Однако для титула выбрано было придуманное, никогда прежде не существовавшее царство – Херсонис Таврический. Императрица предпочла эллинизированное название Крыма (Таврия, Таврика, Таврида), а в качестве его главного – титульного – города взяла древний Херсонес. Херсонис, или Херсонес, в русских источниках именовался Корсунью. Этот древний город, некогда греческий полис, в V веке вошел в состав Византийской империи. Таким образом, титулатура призвана была подчеркнуть, что российская императрица становилась одновременно «царицей» греческих земель, а с ними – и части Византии.

Титул был вскоре дополнен утверждением не менее примечательного герба Таврической области. В указе от 8 марта 1784 года «О гербе Таврической области» давалось следующее описание: «В золотом поле двухглавой орел, в груди онаго в голубом поле золотый осьмиконечный крест, означающий, что крещение во всей России чрез Херсонес произошло; крест же поставлен в Государственном гербе для того, что и оный прислан от Греческих Императоров в Россию тогда, когда восприято Великими Князьями крещение»[278].

Важно было подчеркнуть символическое значение Херсонеса, в котором князь Владимир, согласно «Повести временных лет», принял христианство. Геральдический российский двуглавый орел тем самым приобретал еще более древнюю и почетную родословную, еще теснее связывал Россию с Византией. Обладание же «священным местом» – Херсонесом, запечатленное в гербе, соединявшем императорский символ (орел) и православный символ (крест), соответствовало парадигмам разрабатываемого Екатериной и Потемкиным «греческого проекта». Название этого придуманного царства (как и императорский титул, от него произведенный) – Херсонис Таврический – звучало и некоторой претензией на возобновление идеи России как «Третьего Рима». С приобретением этого «царства» не только открывались далеко идущие экспансионистские планы, но и реализовывалась концепция translatio imperii. Получив вместе с Крымом часть римско-византийского наследия, молодая Российская империя приобретала своеобразную мифо-историческую легитимацию. Этот подъем «византизма» был далеко не первым не только в истории Московского царства, но и Российской империи XVIII века[279]. Однако символические «перенесения» Ивана III или Ивана IV Грозного, как и императорская греко-римская риторика эпохи Петра I, не идут ни в какое сравнение с размахом как реальных экспансионистских устремлений (и свершений) Екатерины II, так и геополитической символики.