Империя пера Екатерины II: литература как политика

Разумное государство, согласно просветительской концепции, одушевлено верой в прогресс. В своей последней комедии антимасонского триптиха Екатерина вывела на сцену сибирского шамана – апеллируя, в том числе, и к старой своей книге «Антидот», где она яростно опровергала аббата Шаппа д’Отероша, писавшего о колдунах-шаманах как обязательном атрибуте сибирской жизни[260]. Для аббата шаманизм был знаком варварского, непросвещенного состояния России той поры. Теперь же Екатерина вытащила этого сибирского шамана на сцену и сделала символом европейского движения вспять, от разума и прогресса к иррациональной мистике и лженауке.

Державин: «коловратный» мир антиразума

Эту новую «коловратность», перевернутость мира и его ценностей, прекрасно запечатлел Г. Р. Державин в оде «На Счастие» (1789), где многие строки в его гротескной картине мира специально посвящены масонству:

В те дни людского просвещенья,
Как нет кикиморов явленья,
Как ты лишь всем чудотворишь: Девиц и дам магнизируешь,
Из камней золото варишь.
‹…›

Как вкус и нравы распестрились,

Весь мир стал полосатый шут;Мартышки в воздухе явились,
По свету светят фонари,
Витийствуют уранги в школах;На пышных карточных престолах
Сидят мишурные цари[261].

Здесь поэт иронически противопоставил новомодное «людское просвещенье» старому «невежеству» с его наивной верой в «кикимор». Однако этот новый век, по мысли Державина, в реальности не более просвещен и также суеверен, хотя на смену вере в кикимор пришли новые, более изощренные формы суеверия. Державин сознательно взял этих «кикимор» из сочинения Екатерины «Тайна противонелепаго общества», где императрица поставила чтение масонской книги «Орвиетан» (намекая на такие экзотические названия масонских книг, как «Хризомандер») в один ряд со сказками о кикиморах и Бабе-Яге. Принимаемый в масоны во время ритуала инициации вытаскивает из корзины книги и читает: «Скаска о кикиморах, о бабе еге, в которой нет ни капли общаго разсудка, и коими над людьми издеваются» (V, 346)[262].

Вся антимасонская часть оды Державина вполне вписывается в контекст комедий, даже прямо следует их основным мотивам. В этом новом мире проводят «магнетические» сеансы, то есть опыты, с которыми Франц Месмер покорял Париж в начале 1780-х. Именно о большом успехе Месмера и его сеансах в дамских салонах писал Державин в своей строчке «девиц и дам магнизируешь». В мире антиразума «варят золото» из камня, то есть предаются алхимическим опытам. Симптомом «коловратности» являются и «мартышки», которые на языке эпохи означали мартинистов. Державин был прекрасно осведомлен о значении этого слова. Слова «мартышки в воздухе явились», по объяснению самого поэта, означали, что мартинисты «хвалились, что они в воздухе видят духов, с коими общаются»[263].

«Мартышками» называла масонскую секту «мартинистов» сама Екатерина в комедиях «Обманщик» и «Обольщенный». «Уранги» – или орангутанги, или «обезьяны» – еще одно уничижительное наименование масонов в целом. «Витийствуют уранги в школах» – эта строчка стихотворения относится именно к масонским учебным заведениям, к школам, и в этом плане Державин следует за парадигматикой комедии Екатерины «Обольщенный».

Вслед за Екатериной слово «мартышки» неоднократно повторялось в печати. Так, С. П. Румянцев опубликовал (под псевдонимом Правдубаев) в июльском номере журнала «Растущий виноград» за 1786 год статью «Домовая записка о заразе новомодной ереси и о средствах, исцеляющих от оной», где констатировал: «Известно, что проявились на Руси новые еретики, Мартыны или Мартышки, как их называют, не помню; а знаю то, что ересь их прилипчива и множество правоверных ею заразились»[264]. Исцеливший Правдубаева доктор лечил больного практическими средствами, среди которых были «вразумительные» лекарства в виде сочинений самой Екатерины – ее комедии «Обманщик» и «Обольщенный». Сочинение настолько понравилось императрице, что молодой Румянцев немедленно получил желанное назначение посланником в Берлин[265].

И. Ф. Богданович в аллегорической поэме «Добромысл» (написана, вероятно, в 1789–1790 годах) рассказывает историю некоего царского сына и его неудачного сватовства в «Халдейских странах». Герой сначала встречает невесту Острозору, но терпит неудачу: «Многих слов ее не мог понять игру»[266]. Неудача ожидает его и с невестой Самохвалой, которая «любила обезьян»[267]. Весь сюжет поэмы – аллегория несостоявшегося «брака» Павла Петровича с масонством[268].