Империя пера Екатерины II: литература как политика

Не получив поддержки Платона в части религиозной, Екатерина решает продолжать действовать в гражданской сфере. Императрица отдает приказ московскому губернатору П. В. Лопухину проверить московские школы и больницы, организованные якобы теми же представителями «известного нового раскола»[246]. Формула «известный новый раскол» служила эвфемизмом масонства. Лопухин отвечал, что ни школ, ни больниц «совершенно теперь нету, а пользовались прежде в доме содержателя Новикова находящиеся при его типографии работники»; он же сообщал, что только при создании в 1782 году «Дружеского общества положено было в оном содержать на коште того общества при императорском Московском университете по нескольку студентов, коих и содержалось до 30 человек… и жили в доме, принадлежащем профессору Шварцу, который над оными и надзирал. ‹…› Теперь же оных осталось только 15 человек»[247].

Показательно, что, ведя антимасонскую кампанию в реальной жизни, императрица не скрывала своего раздражения и негодования в связи с деятельностью Новикова и его друзей. В реальной жизни герои-«толкователи» выглядели отнюдь не смешными шарлатанами. Важно и то, что Екатерина столкнулась с полуприкрытой поддержкой масонов в московской среде. Москва не сдавала Новикова Петербургу. Власть настоятельно нуждалась в диалоге с обществом, в разъяснении своей позиции по волнующему ее масонскому вопросу.

В комедии «Обольщенный» императрица публично представила памфлет на педагогические школы, уставы, циклы лекций московских мартинистов. Показателен диалог Брагина и Бритягина, откровенно демонстрирующий публике основную претензию власти по отношению к московским проектам Новикова:

Брагин. Они в намерении имеют потаенно заводить благотворительные разные заведения, как то: школы, больницы и тому подобные, и для того стараются привлекать к себе людей богатых.

Бритягин. Дела такого роду на что производить сокровенно, когда благим узаконением открыты всевозможныя у нас к таким установлениям удобствы? (I, 328)

В чем же состояла угроза со стороны благотворительных заведений Новикова? Новиковские предприятия ломали традиционную парадигму власти: не монархиня сверху вниз «даровала» просвещение, милость, счастье своим подданным, а сами подданные устанавливали по своему усмотрению те учреждения, которые считали необходимыми. Это были зачатки гражданского общества, противоположного самим принципам монархического правления. Екатерина, поклонница Монтескье, прекрасно знала, что горизонтальное общество, «республика», основано на личной «добродетели» самих граждан. Нужно было лишить героев-масонов всякой добродетели, показать их публике либо мошенниками, либо нелепыми простаками.

«Шаман Сибирский»: теософия под прицелом Просвещения

Третья комедия антимасонского цикла была в работе уже в феврале 1786 года, в разгар постановок на сцене первых двух пьес. В письме к Гримму от 17 февраля 1786 года Екатерина сообщала: «Теперь у нас еще в работе Февей, комическая опера, и Сибирский Шаман, комедия. Все это будет по возможности весело: шаман – теозоф, который проделывает все шарлатанства собратий Парацельса. Справьтесь со статьею: Теозоф в Энциклопедии, и вы узнаете секрет наших комедий, масонства и модных сект»[248].

Работа над «Шаманом» продолжалась и в апреле. 17 апреля 1786 года Екатерина сообщала Циммерману об успехах первых двух комедий и о своей работе над третьей: «Мне весьма приятно, что г. Калифалкжерстон доставил вам минуту удовольствия; все, что вы говорите об этой пьесе, весьма лестно для автора; после этой комедии он тотчас поставил другую, названную „Обманутый“; не помню хорошенько, послала ли я вам перевод ея, на всякий случай прилагаю к этому письму второй экземпляр; в настоящее время он пишет третию комедию „Сибирский шаман“, сюжет ея заимствован из статьи Тhéоsорhе’а, помещенной в энциклопедии; вы получите ее своевременно. Две первыя его комедии имели у нас колоссальный успех, публика не желала смотреть никаких других пьес и они доставили антрепренерам слишком двадцать тысяч рублей»[249].

Как видно из дневника Храповицкого, поправки в текст вносились еще в июне-июле. Как и во всех текстах императрицы, в комедии имелись откровенные намеки на конкретных персон из ближайшего окружения – их предлагалось угадывать. Так, в «Шамане» была выведена старая влюбчивая тетушка Машкина, прототип которой императрица предлагала распознать Храповицкому. Переписчик и редактор комедии догадался не сразу; однако 5 июля 1786 года (еще задолго до постановки пьесы на театре) он записал свой откровенный разговор с Екатериной: «Я, усмехнувшись, дал знать, что узнал Машкину; см. ком. Шаман»[250].