Империя пера Екатерины II: литература как политика

В европейской имперской традиции образ Геракла-Геркулеса играл самую существенную роль, ассоциируясь с тремя основными парадигмами – с укреплением власти, с защитой христианской веры (в особенности в борьбе с «неверными»), а также с миссией вселенского миротворца, усмирителя войн[334]. Аллегорические проекции той или иной ипостаси Геракла на императоров – от Генриха IV до современных Екатерине Габсбургов – сделались рутиной визуально-музыкальных и поэтических репрезентаций императорской мощи. Характерно, что в 1786 году (когда пишется «Олег») английский художник Джошуа Рейнольдс по заказу Екатерины пишет картину «Младенец Геркулес, удушающий змей», в которой, как он объясняет, «недетская» сила младенца напоминает мощь молодой Российской империи[335].

Сюжет ранее привлек внимание А. П. Сумарокова, сочинившего оперу «Альцеста» (музыка Г. Ф. Раупаха), впервые игравшуюся в придворном театре Елизаветы Петровны 28 июня 1758 года. Опера была переиздана в 1787 году в IV части «Полного собрания всех сочинений в стихах и прозе» Сумарокова. В трактовке Сумарокова пьеса звучала чрезвычайно патриотично, а акцент делался не на Геркулесе, а на самой героине, жертвующей свою жизнь «за царя»:

Живи возлюбленный ко щастию народа;
На то произвела во свет тебя природа[336]

.

В опере Екатерины появившийся на заднем плане Геракл-Ираклий – в первую очередь, знак «греческого» наследия, как и музыка Сарти, написанная для этих фрагментов. Композитор писал в своем «Объяснении на музыку, Господином Сартием сочиненную для исторического представления»: «Явление из Еврипида, по месту и свойству своему, должно быть представлено во вкусе древнем Греческом, а по тому и музыка должна быть в том же вкусе; в следствие чего и сочинил я музыку совершенно Греческую относительно к пению…»[337]

Однако и прославление царя через восхваление жертвующих ради него героев, то есть контекст «Альцесты» Сумарокова также имелся в виду. В сочинении Екатерины Геракл является в дом фессалийского царя Адмета в трагическую минуту, чтобы спасти его жену, а с ней – и весь царский дом. Заключительный хор из еврипидовой оперы поет:

Чувствуя полну радость в сердце,
Что пособили людем мы.
Благодаровит, кто щедрит так;
Благопрозорлив, кто так творит;
Он чрез то,
В жизни сей
С домом своим и потомством всем
Благополучен пребудет в век (II, 303–304).

Нарочито архаизированный язык был известным способом передачи греческих двусоставных прилагательных (вплоть до «Илиады» Н. Гнедича). Однако, несмотря на стилизацию под древность, текст апеллировал к современности. Геракл ассоциировался с Россией, которая пришла на помощь Фессалии (дом Адмета). Фессалия же проецировалась в данном случае как на всю Грецию, так и на Византию, где происходило все пятое действие оперы Екатерины. Зрителями Еврипида оказывались не только петербургские жители, но и византийцы Лев, Зоя и прочие обитатели Константинополя. Сложная система идеологических аналогий связывала Геракла и Олега, пришедшего с войной в Константинополь, но установившего мир. Точно также и современная Россия отвоевывает греко-византийские земли у Оттоманской Порты и возрождает Крым – Херсонис Таврический. Сам выбор «Алкесты» с символическим спуском в ад и спасением героини Гераклом соотносился с идеологией греческого проекта: ад – Оттоманское владычество, а выход из него – возрождение утраченной культуры и религии.

Триумф и народность

В оперу «Олег» были включены четыре хора, которые исполняли фрагменты из од Ломоносова, причем посвященные не только Елизавете Петровне, но и свергнутому Екатериной Петру III. Так, пятый акт «Олега» открывался Первым хором, который целиком состоял из девятой строфы «Оды на прибытие из Голстинии и на день рождения его императорского высочества государя великого князя Петра Федоровича 1742 года февраля 10 дня»:

Коликой славой днесь блистает
Сей град в прибытии твоем!
Он всех веселий не вмещает
В пространном здании своем;
Но воздух наполняет плеском,
И нощи тьму отъемлет блеском (II, 294).

Прибытие Олега в Константинополь сопровождалось этой ломоносовской цитатой, и в этом контексте Петербург («сей град») и Константинополь сливались[338].

Второй хор отвечал знаменитой первой строфой из «Оды на день восшествия на престол императрицы Елисаветы Петровны 1747 года»:

Царей и царств земных отрада
Возлюбленная тишина… (II, 295)