Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

В многочисленных выступлениях по проекту закона об авторских правах Милюков пытался донести до депутатов мнение экспертов – литературных критиков, литературоведов, журналистов, которые, не будучи писателями stricto sensu (хотя сам Милюков называл себя писателем), считали литературу своим главным делом. Например, именно из таких людей состояла Комиссия по авторскому праву при Санкт-Петербургском литературном обществе

[1123]. В докладе Общества по проекту закона об авторских правах (1908) в концентрированном и несколько утрированном виде заявлялось об общественном характере литературы и литературного труда: соответственно, литературе отказывалось в праве считаться сферой чисто личного творчества. Ссылаясь на излюбленную метафору преемственности (Толстой бы не был Толстым, если бы до него не писали Гоголь, Пушкин и прочие; также и Пушкин не был бы Пушкиным, если бы не имел предшественников в лице Жуковского, Батюшкова, Карамзина и других[1124]

), они заявляли о праве общества на его литературное наследие. По их мнению, монополизация литературной собственности препятствовала накоплению культурного капитала и тем самым затрудняла развитие науки и литературы. Члены Литературного общества считали авторские права исключением из общего правила: по сути, они видели владельца литературы в обществе. Общество, заинтересованное в создании литературных произведений, даровало авторам монополию на получение доходов от их труда на протяжении определенного времени[1125]: эта концепция представляла собой радикальный отход от локковских идей о естественных правах человека на плоды его труда, давших начало идее литературной собственности. По сути, авторы доклада вообще отрицали концепцию собственности: право автора было правом

sui generis. В этом смысле правительственный проект закона об авторских правах отвечал представлениям общества: в нем проводилась грань между частными собственниками и трудящимися (имевшими права на плоды своего труда), с одной стороны, и писателями, с другой: писатель – это «общественный деятель», и этот статус делает невозможными наемнические отношения между ним и обществом. В то же время Министерство юстиции, разрабатывавшее этот законопроект, попыталось компенсировать расширение сферы общественного достояния усилением защиты личных прав авторов по примеру европейского законодательства того времени. Литературное общество и левые партии, представленные в Думе (Трудовая группа и некоторые члены партии кадетов), призывали поставить потребности общества выше личных интересов писателей и – что более важно – выше интересов их родственников.

«Эксперты по литературе» стремились убрать посредников, которые могли бы помешать диалогу между автором и аудиторией. Они усматривали величайшую угрозу для будущего русской литературы в произволе родственников писателей. В докладе Санкт-Петербургского литературного общества Н. Н. Ланская недвусмысленно обвинялась в двойном убийстве Пушкина: сперва из‐за нее он подставился под пулю Дантеса, а вторым убийством стало ее прошение о продлении срока авторского права на произведения поэта[1126]

. Авторы доклада упоминали и о судьбе сочинений Лермонтова – поэта, страдавшего от «полного одиночества» и погибшего на дуэли в возрасте 26 лет: «Но вот погибает на дуэли этот человек, которому „и скучно и грустно“ со всеми, „и некому руку подать“, и тотчас выискивается какая-то троюродная тетка, уступает свои „права“ Глазунову, и великий поэт на полвека попадает в издательский плен»[1127]. Такая слепая и автоматическая передача права собственности была пригодна для материальных предметов, но не для литературных произведений. В докладе предлагалось признавать права наследования только за ближайшими родственниками автора, к которым он мог испытывать духовную близость. В отсутствие близких родственников такие произведения должны были сразу же становиться общественным достоянием[1128].