Позавтракали мы вместе – Аарон с Батистом и я. Это напомнило о проведенных в Сан-Мишоне днях, хотя воспоминания и причиняли боль. В горниле сражения закаляется очень странная и горячая любовь. Братство, узы которого скрепляются только кровью. До того момента я и не сознавал, как сильно мне их не хватало и как отрадно мне будет вновь их обрести.
– Примите мою благодарность, братья, – сказал я. – Мою глубочайшую любовь. Ради меня вы рискуете всем, почти без надежды.
– Зато с радостью, – ответил Аарон. – И не только ради тебя, Габриэль.
Он покачал головой, глядя на семиконечную звезду у себя на ладони.
– Знаю, ты сомневаешься, но я во всем этом вижу волю Вседержителя, брат. Чувствую груз провидения, руку самой судьбы. Девой-Матерью клянусь, не могу этого объяснить, но откуда-то знаю, что все это… каждый момент наших жизней вел к этой ночи. – Он порывисто и с гордостью посмотрел на меня. – И я готов.
– Господь с нами, Габи, – сказал Батист, стиснув мне руку. – Как тогда, когда мы бились у Близнецов. С Ним мы не проиграем.
– Оставим страх, – пробормотал я.
– И примем ярость, – кивнул Аарон.
– Тебе стоит поспать, брат, – проговорил Батист – Без обид, но выглядишь ты паршиво.
Мы устало рассмеялись, и я снова их поблагодарил. Обнял и, переполняемый скорбью, поднялся к себе. Там помылся, чего не удавалось уже очень давно: вода от крови и грязи становилась темной, и мне трижды приходилось ее менять. Вычесал колтуны, побрился бритвой, которую мне одолжил Аарон, и из зеркала на меня взглянул человек, покрытый шрамами снаружи и внутри. Суждено ли ему было обрести покой? Простить себя? Закончится ли это все когда-нибудь?
Затем я отправился в спальные покои, желая только урвать хотя бы несколько часов блаженного сна на чистых простынях и мягкой кровати… Боже мой, мысль была просто райской, но по пути я остановился у комнаты Диор и кивнул мечникам на страже. На меня они посмотрели мрачно, с прищуром, с досадой и сердито. Один из них, грубоватый оссиец с бородой, похожей на сцепившихся барсуков, наконец заговорил:
– Ты, мож’быть, не упомнишь, – проворчал он, – но мы билися при Бах-Шиде.
Изможденный, сквозь туман в глазах я присмотрелся к нему.
– Рэдлинг, – наконец произнес я. – Рэдлинг а Сав.
Оссиец удивленно моргнул.
– Верно. Как ты…
– Я помню, – со вздохом перебил я. – Я помню все.
Он окинул меня взглядом.
– Благодарить тя не стану за этакое зло, что ты к нашим дверям приволок, – проворчал он, – но ежель суждено мне седня пасть, то хотя бы горд буду, что пал рядом с Черным Львом.
–
Я кивнул им в знак благодарности, пожал руки и сказал не бояться. Потом приоткрыл совсем чуть-чуть дверь в комнату Диор и заглянул в темноту ее спальни. Девица свернулась калачиком под одеялом, спиной к двери, лежа неподвижно и очень тихо. Я какое-то время смотрел на нее, вспомнив ночи, когда вот так же стоял у порога спальни Пейшенс, слушая ее дыхание и удивляясь, как, во имя всего святого, мне удалось создать нечто столь совершенное.
У меня снова защипало в глазах.
И снова я сморгнул эти бесполезные слезы.
А потом до меня дошло, что Диор совершенно не дышит. Что на крючке нет кафтана, а в изножье кровати – сапог. Внутри меня похолодело, и я ворвался в комнату, уже зная, что застану под одеялами на кровати.
Жан-Франсуа обмакнул перо в чернила и слабо улыбнулся:
– Подушки.
– Трусихой Диор Лашанс не была. Зато врала напропалую.
Габриэль покачал головой и сделал большой глоток вина.
– Эта лживая сучка сбежала.
XXII. Лев едет
– Ярость моя была страшна, но злился я не на мечников, стороживших дверь в спальню Диор и не услышавших, как она вылезает в окно, и не на псаря, спавшего, пока она уводила собак. Не на часовых, что отвели взгляд, когда она спускалась с собаками с холма, и не солдата, который помог ей запрячь их в нагруженные припасами сани.
Нет. Злился я на дурачка, что поверил, будто эта девчонка станет отсиживаться в замке, позволив еще кому-нибудь пролить хотя бы каплю крови за нее.
Мы стояли на мостках на стене Авелин и через щели бойниц разглядывали сверкающую Мер в замерзшей долине внизу.
– Она уехала на рассвете, – доложил Аарон. – В снегопад, направилась на северо-восток, к Девичьему тракту. Она так и до Сан-Мишона сможет доехать, если…
– Нет, – нахмурился я. – Она едет по реке.
Батист покачал головой.
– Наши разведчики доложили, что она по суше…
– Она повернула назад. Эта мелкая сучка хитра, как кошки. Глянув на эту вашу карту в зале, она теперь знает, что Мер выведет ее прямиком к обители.
– С чего ты взял, брат?
Я глубоко вздохнул и выдохнул облачко клубящегося пара.
– Еще в Винфэле я предлагал ей флакон своей крови. Взять его она отказалась, поэтому флакон я подсунул в подкладку кафтана, который раздобыл для нее в Редуотче. – Я покачал головой, припомнив уроки мастера Серорука. – Возраст и коварство всегда могут превзойти юность и навыки.
– Ты уж извини, Габи, – сказал Батист. – Но что за прок от флакона с твоей кровью?
– Такой, что я ее чую.
Жан-Франсуа оторвался от записей.
– Чуешь, де Леон?