Империя вампиров

Габриэль кивнул.

– Учителя у меня не было. Никто не помогал мне раскрыть секреты моей крови, и все же с годами я разучил парочку небольших чар. Помогли обрывки знаний и недомолвки, сокрытые на страницах в Сан-Мишоне и открытые моей любимой.

– Сангвимантия, – пробормотал историк.

– Oui.

И вот я, стоя на стенах Авелин, мысленно потянулся к горизонту и точно определил, где она: крохотная частичка меня в стеклянном узилище направлялась на север по дороге из серого льда.

– Она на реке, – сказал я. – И за ней идет нежить.

– Часовые сказали, что она нагрузила сани припасами, – пробормотал Батист. – Но даже тяжело нагруженные, сани в собачьей упряжке посреди дня и на льду обгонят нежить.

– День вечно не продлится, – напомнил Аарон.

– Мне надо нагнать ее к ночи, – сказал я и зашагал по ступеням вниз. – С темнотой они настигнут ее. Нужны все оставшиеся у вас собаки, Аарон, и сани. Как можно скорее.

– Я иду с тобой, – заявил он.

Я вновь подивился доверию и любви моего брата, но при этом с улыбкой покачал головой.

– У нее фора в два часа. Мне нужно ехать налегке.

– Габи, тебе в одиночку с Дантоном и его армией не справиться.

Я похлопал по рукояти Пьющей Пепел.

– Я не один.

Батист покачал головой.

– Габи…

– Я не стану тратить время на спор, братья. Одна Дева-Матерь знает, чем я заслужил таких преданных друзей. Вот только вам не хватит псов, чтобы последовать за девчонкой, и нет таких скакунов, которые безопасно проскачут по тонкому льду реки. Каждая минута промедления дает Дантону подобраться ближе к горлу Диор. Так что дайте мне собак. Пожалуйста.

Псарь работал споро: облегчая сани, снял со спинки все, что только можно было. Потом я с братьями вышел на обледенелый пирс и посмотрел на Мер. Река тянулась вдаль, за пелену снегопада, а на нас со стен смотрели жители Авелин. Они, несомненно, терзались виной, ведь они отвернулись, когда Диор убегала. При этом они знали, что так она отвела от них тень, сама бросилась в пропасть, лишь бы избавить их от бойни. Говорили часовые громко, над древними бойницами стоял гам, который отдавался в пустоте моего сердца.

– В добрый путь, де Леон!

– Да благословит тебя Дева-Матерь!

– Лев идет!

– ЧЕРНЫЙ ЛЕВ ИДЕТ!

Батист сгреб меня в объятия.

– Да пребудет с тобой ангел Фортуна, Львенок. Да присмотрят за тобой Господь и все Его небесное воинство.

– Merci, брат. А ты за меня присмотри за этим красавчиком.

Аарон, однако, в ответ не улыбнулся.

– Это глупо, Габриэль.

– Назовем это безрассудством. Такой уж я. Теперь давай прощаться: пожелай мне доброго пути, а если захочешь помолиться за нее, проклинать тебя за это не стану.

– За нее? Не за тебя?

– Он не послушает, Аарон, – печально улыбнулся я. – Никогда не слушал.

Аарон перекинул мне через грудь бандольер, до отказа набитый серебряными бомбами, святой водой и фиалами санктуса, а потом крепко обнял.

– Помни, Габи, – прошептал он, – неважно, во что ты веруешь, главное – просто верить. – Он поцеловал меня в лоб, глаза его блестели. – В добрый путь. Мчи во весь опор.

Я тронулся в путь; ветер дул в спину, будто сама буря подгоняла меня. Собаки были копейщиками неустрашимой северной породы и бежали резво; полозья саней так и свистели по льду, когда мы помчались застывшим изгибом Мер.

По берегам вначале тянулись утесы да скалы – добрый черный базальт костяка моей родины, – и на свежем снегу впереди не было ни следа от полозьев и лап. Но спустя пару часов скалы уступили место равнинам и замерзшему сухостою, и я увидел парные дуги следов от полозьев и множество мелких ямочек от собачьих лап – в том месте, где они выбегали со снега на лед. Наверняка Диор тут проехала. Провела сани по камням и вышла на реку в надежде запутать, но столь умелую гончую, как Дантон, так запросто с хвоста было не стряхнуть. Вскоре следы Диор уже терялись, затоптанные тварями, что гнались за ней: из лесу на реку вывалила целая орда. Я представил высококровок и порченых, которых привел с собой Дантон, а после взглянул на собственные скудные припасы, на сломанный меч у пояса. Правду сказать, я не знал, хватит ли этого, но когда выбор невелик, делай все возможное.

В небе надо мной пролетел снежный ястреб: крапчато-белый и серо-стальной, он клекотал в морозном воздухе. Мои копейщики неслись вперед, навстречу ослепительной белизне. Ветер сменился: теперь он с воем дул на север, клинком проносясь над кишкою Мер, а снежинки секли подобно лезвиям бритвы. Я высоко зашнуровал воротник и низко нахлобучил треуголку, но глаза все равно жгло, на щеках стыли слезы, а от мороза болели костяшки кулаков.

Почерневшее солнце уже опускалось к своему ложу, ждала, готовая прийти на смену, безлунная ночь, но моей цели так и не было видно. И вот, когда дневная звезда уже касалась горизонта, а длинные тени размывались в приглушенном свете, вдалеке я заметил ее, и сердце забилось чаще: впереди невысоко клубился поднятый сотнями ног свежий снег. Я понял, что нагнал их, нагнал обоих: орду Дантона, которая преследовала Диор, и девчонку, летевшую впереди нежити так, будто за ней гнался сам дьявол.