Империя вампиров

Я оглянулся на дрожащую, покрытую кровью девицу у себя за спиной.

В ее широко раскрытых голубых глазах стояли слезы.

– Габи… – прошептала она.

Тогда я узрел истину. Истину всего этого. Пусть я поклялся отмстить, пусть у меня отняли жизнь и изнутри меня бесконечно терзала боль. Эта боль, в конце концов, напоминала, что я еще жив, а главное – как говорила, не уставая напоминать мне, любимая – сердца не разбиваются, они лишь саднят.

И я в итоге не верну блаженства, которое познал тогда, и не утолю боли, которую чувствую ныне. Не отменю одиноких часов, проведенных без любимых, скорби без поцелуев Астрид и пустоты без объятий Пейшенс. Зато пока они, такие совершенные, были со мной, я познал бессмертие.

Неважно, что я отвернулся о Бога. Неважно, что проклял Отца и презрел небо. Ведь в конце концов главное – просто верить.

Я зубами стянул с руки перчатку и взял за руку Диор.

– Я тебя ни за что не брошу.

Началось все с крохотного огонечка, будто искорка, тщедушная и малая, упала в растопку. Но как в моей юности, когда горела высушенная солнцем трава, она зародила тлеющий огонек, и он постепенно разрастался: пламя спустилось вниз по руке и к ладони. Я ощутил его в татуировках, нанесенных мне Астрид. Она словно снова поцеловала меня. Я выпустил руку Диор и посмотрел на ладонь – звезда светилась, только не бледным серебристым светом, но горячим и багряным. Сорвав с себя пальто и блузу, я увидал: лев у меня на груди пылал красным, как пламя в печи моего отчима, как кровь, которую я проливал сам и пускал другим, как все огни, что несомненно горят в пропитанном ненавистью сердце преисподней.

Я вскинул светящуюся руку, и враги затрепетали.

– Кто из вас, уродов нечестивых, желает сдохнуть первым?

– Убейте его, – прошипел Дантон. – Убейте его, а девчонку приведите ко мне.

Вампиры медлили, и в их сощуренных глазах отражался багряный свет.

– Подчиняйтесь! – проорал Зверь. – Вас десять, а он один!

Диор вскинула кинжал.

– Нас двое, сволочь.

– Сосчитай еще раз, девочка.

Над ледяной поверхностью пронесся шепот. Дантон зло воззрился на знакомую уже фигуру, вышедшую из-за пелены снегопада. Густые иссиня-черные локоны до самого пояса, полощущий на ветру длинный красный кафтан и блуза с декольте. Лиат изготовила себе новую маску: белый фарфор с отпечатком кровавой пятерни на месте рта, красная подводка. В прорези смотрели бледные, лишенные света и жизни глаза.

Рана, которую я нанес Лиат при Сан-Гийоме не прошла: на груди по-прежнему чернел поцелуй Пьющей Пепел, а обугленные прикосновением к клинку руки так и не зажили. Тем не менее вампирша сжимала в них меч и кистень: сотворенные из ее собственной крови, они поблескивали красным в исходящем от меня свете.

– Кто ты есть такая? – прорычал Дантон.

– Зови нас-с-с Лиат.

Раненая, Лиат все же излучала силу, и Велленский Зверь это чувствовал. Он плотно сжал губы.

– Тогда в сторону, Лиат. Эта добыча принадлежит крови Восс.

– Не отойдем, – ответила та. – Дитя идет с-с-с нами.

– С вами? – бросил Дантон. – Ведь ты одна, сестрица. Знаешь ли ты, кто я такой? Знаешь ли моего ужасного короля и отца, в дела которого сейчас встреваешь?

Вампирша склонила голову набок, подставляя ветру длинные черные локоны.

– Фабьена мы знаем. Знали задолго до того, как он предъявил права на свой пустой венец. Задолго до того, как его узнал ты, Дантон. – Она шагнула вперед, поднимая кровяной меч. – Сегодня мы изопьем твоей крови, маленький принц. Сегодня твой отец оплачет еще одно дитя.

Дантона перекосило от ярости и еле заметного страха. Впрочем, вряд ли принц вечности в такой близи от добычи уступил бы ее, и еще он явно не горел желанием объяснять потом папочке, что Грааль у него из рук вырвала другая пиявка. Он обернулся к своему черному кругу и прорычал, вложив в приказ всю силу королевской крови, текущей в его жилах: «Порвите ее! Девчонку я заберу сам!»

Высшие повиновались, набросившись на Лиат стаей воронов – черных и быстрых. Я успел еще заметить, как она вскинула меч и занесла для удара кистень, но тут на нас накинулся Дантон. Я заслонился от его выпада мечом и крикнул Диор: «Встань за мной!» Зверь ударил, и наши клинки сошлись в фонтане икр. Мы посмотрели друг на друга поверх скрещенной стали пылающими чистой ненавистью взглядами.

– Сегодня ты ночуешь в аду, де Леон, – прошипел Зверь.

– Это и есть ад, Дантон, – улыбнулся я. – Мне сам дьявол ворожит.

Сегодня мы дрались всерьез.

Когда мы бились в прошлый раз, я умирал с голоду, был слаб, и Зверь пронзил меня, как хряка, а до того мы схватились при хлипком свете солнца: я отнял Дантону руку по самый локоть и вырвал сердце его дочери. Зато теперь не было никаких оправданий, и ни один из нас не сказал бы, будто ему чего-то не хватает. Стоял лютый мороз и ночь темнела, как грех; Зверь вошел в полную силу. Но и я сиял, словно маяк, озаренный светом эгиды, и в моих жилах звенела песнь крови. О милости не просили, не молили о пощаде, мой долг повис над нами топором палача, и за спиной у меня встала бледная тень – наделенная красотой бесконечных зим и темных рассветов.

– Мой лев, – шепнула она.