Империя вампиров

Собаки Диор неслись вперед, напуганные нежитью, совсем не видя девушки, которую тащили за собой. Вот они метнулись в сторону сугроба высотой фута в два. Сами-то его обогнули, зато Диор с воплем, заложив крутой вираж, влетела в него. Ремней она не удержала, и, высвобожденная, упряжь щелкнула по воздуху. Диор, раскинув руки, прокувыркалась через снег и наконец остановилась. Ударившись лицом о лед, она рассекла лоб; руки и щеки ей заливала кровь. Я заорал от ужаса, а Дантон победно взвыл; его высококоровные слетелись к девчонке, а порченые бежали следом, толкаясь и выпустив когти.

Один из высококровных – престарелый тип в наряде помещика, – схватил Диор и поднял за шиворот, как перышко. Девица выругалась, оцарапала ему лицо, и от ее крови плоть вампира вспыхнула – опаляюще горячо и ослепительно ярко. Шкуру Железносерду порвало и превратило в пепел, и он с воем отшатнулся.

В толпе порченых рванула серебряная бомба, и нескольких порвало на куски. Потом взорвалась вторая, третья – кинутые моей рукой, озарившие тьму и распыляющие серебряный щелок, от которого нежити ело глаза и кожу. Я метнул еще несколько, и стая Дантона бросилась врассыпную. Я же соскочил с саней с криком: «ДИОР!» Девчонка завопила в ответ: «ГАБРИЭЛЬ!» – и поднялась на ноги. Она рванула в мою сторону сквозь облако серебряного дыма, и ее схватил было за шкирку громила с мертвыми глазами, но ткань кафтана порвалась, оставив клок у него в руке. Тогда на спину Диор вскочил порченый, – от него девица тоже отмахнулась испачканными в крови руками. Вампир, чернея, рухнул в снег.

Наконец Диор упала в мои объятия, подняла на меня залитое кровью лицо, а Пьющая Пепел завела свою песню, разрубая подбежавших следом порченых – остались только дымящиеся клочки на льду. Я метал святую воду и гранаты, прореживая толпу, что неслась, тараща бездушные глаза и раззявив рты, прямиком на меня. Диор отмахивалась серебряным кинжалом, пока я ударами меча валил на окровавленный снег еще больше пиявок. Мы с ней стояли спиной к спине, и в голове у меня звучала песня меча: сталь – мать, сталь – отец, сталь – друг. Этих подонков я убивал с шестнадцати лет, и чуть ли не первым моим вампиром стала принцесса вечности. Я никак не мог пасть от зубов нескольких дюжин гнилых шавок, тем более что выкурил целую дозу санктуса, моя рабочая рука была цела, а в груди полыхала ярость вдовца и осиротевшего отца. Я устроил им кровавую баню, однако до победы было далеко. Дантон и его высококровные держались поодаль, глядя, как я растрачиваю арсенал, как пячусь на лед, оставшись без снарядов, без козырей в рукаве.

А ведь мне еще предстояло убить дюжину высококровных.

Мы медленно отступали, а они подходили, разойдясь веером и постепенно беря нас в кольцо. Некоторых я даже знал, по кровавой славе. Верзилу с черной бородой звали Маартен Мясник; на нем была кольчуга, а в кулачищах он сжимал двуручный меч. Другая воительница, Красная Рошин, носила отороченную мехом кожаную броню, а волосы заплетала в косички рубаки. Среди остальных я узнал Ливиану, стройную женщину с пшенично-золотыми волосами и кроваво-красными глазами. Еще мальчишка, известный только по прозвищу Хват и умерший всего в десять лет; на нем был светлый, заляпанный кровью щегольской наряд.

Все они были Железносердами, и за каждым, как вереница детей, тянулся след из десятилетий кровопролития; бой с любым из них стал бы кошмаром, а тут они пришли с поддержкой из десяти родственников. И вел их принц вечности, сын их кошмарного сюзерена. Убийца тысячи дев, гончая Вечного Короля, Велленский Зверь. Он медленно приближался ко мне по льду, тогда как его прихвостни неспешно окружали нас.

– Я тебя предупреждал, Угодник, – сказал он. – Тебе стоило оставаться в могиле.

Я стиснул зубы.

– Твоему папа следовало убить меня, пока у него был шанс, ублюдок.

– Так ведь он и убил тебя, де Леон. Ты больше не герой, которому поют песни, не шевалье, побеждавший бессмертные армии, не живая легенда. И даже не мальчишка, что убил мою сестрицу, вижу я сейчас пред собою. – Дантон покачал головой; кольцо вокруг нас меж тем сжималось. – Тень от тебя осталась, не более. Ты опустошенная шавка, пропойца и убожество, овеянное винным духом и лишенное духа собственного.

Дантон вскинул саблю со сверкающим клинком.

– Но ты еще можешь дожить до рассвета, де Леон. У тебя вроде как дело к моему ужасному отцу на востоке? Неоплаченный долг?

Теперь он обходил нас за стеной из приведенных им высших, улыбаясь рубиновыми губами.

– Твоя Пейшенс? Твоя Астрид? Пока мой отец забавлялся с твоей супружницей, ты дремал в погребе, но все же уверен я, ты вообразил себе, каким мучениям подверг он ее, прежде чем возложить подле тебя. Но еще более уверен я в том, что ничего не желаешь ты так, как вновь узреть моего короля.

Я стиснул эфес Пьющей Пепел так, что заскрипела кожаная оплетка.

– Шанс на месть даю я тебе, – сказал Дантон. – Опусти меч и отойди в сторону. Отдай мне девочку, и ты, может статься, еще исполнишь клятву. Необязательно тебе тут умирать, де Леон. Кто, в конце концов, тебе эта Диор Лашанс?