В этот номенклатурный первый дом по Минина не так-то просто ещё было попасть, пришлось доказывать консьержу, что мы по делу и приглашённые, но он так до конца и не поверил. Пришлось звонить Павлику, когда он спустился, только тогда консьерж смилостивился. Жил Павлик на третьем этаже, окна выходили и на улицу Минина, и на одноимённую площадь.
— Кучеряво живёшь, — сообщил я ему, — машина-то у тебя тоже, поди, казённая?
— А то как же, Волга-31, только что с конвейера, доработанная и усиленная.
— Здорово, — искренне согласился я, — а мы вот не с пустыми руками.
И я выставил на стол квадратную бутылку Джека Дэниэлса, прикупил по случаю, пока в столице парился.
— Класс, — восхитился Павлик, — из Америки что ли вёз?
— Нет, здесь купил, в Берёзке.
— А у меня тоже маленький сюрприз будет, — сказал он, глядя почему-то на наручные часы, Командирские, как я успел заметить. — Через пару минут подойдёт он, сюрприз мой.
И тут же буквально раздался звонок во входную дверь, а за ней оказался Евгений Саныч Евстигнеев собственной персоной, да.
Обнялись и расцеловались — я-то Саныча не в первый раз видел, а вот у Вовы с Алёной глаза достаточно квадратными сделались, не каждый же день с такой звездой накоротке встречаешься.
— Ну рассказывай, Серёжа, — сказал Евстигнеев, когда мы выпили по первой рюмке, — а то у нас про тебя самые разные слухи ходят.
Я зажевал Дэниэлса кусочком сала, вздохнул и в очередной, десятый уже что ли раз, выдал сильно отредактированную версию своих похождений. Саныч выслушал всё это с каменным лицом, а потом сказал:
— А про побег что же не заикнулся даже?
— Какой побег? — одновременно встрепенулись Павлик и Вова, а продолжил один Паша, — мы ни про какие побеги не слышали?
— Какой-какой, — отвечал им Саныч, — обычный побег, из тюряги американской. Как уж она там называется-то… Сан-Квентин по-моему.
— А вы… ну то есть ты откуда про это знаешь? — осторожно справился я у него, — про тюрьму эту и про побег?
— Смотрел Си-Эн-Эн, у нас на дом недавно спутниковую тарелку приладили, сто каналов показывает. Про этот ракетный взлёт из тюрьмы куча передач уже была, никак успокоиться не могут.
— Какой ракетный взлёт? — открыл рот от напряжения Павлик.
— Ну в общем так, друзья, — решился я, — вы тут все люди ответственные и надеюсь, что язык за зубами держать сможете, но всё, что я сейчас расскажу, это для внутреннего, так сказать, пользования. Договорились?
И я рассказал им кратенькую историю своего побега, без лишних подробностей, конечно. Павлик с Вовчиком окончательно, похоже, охренели, а Евстигнеев только посмеивался.
— А что ж тебя в тюрягу-то упрятали — про это тоже расскажи.
— Да ни за что практически, Евгений Саныч, — ответил я, прижав ладони к груди, — два левых трупа на меня повесили.
— Вот про это бы кино снять, — объявил, наконец, результат осмысления моих рассказов Саныч, — мировой блокбастер бы был.
— Может и снимем когда-нибудь, — отвечал я, — но не в этом году точно. Но что это мы всё про меня да про меня — про себя бы что-нибудь рассказал.
— У меня всё хорошо, — сказал Саныч, — от предложений отбоя нет, правда за границу больше не зовут. Сейчас заканчиваю сниматься в «Собачьем сердце».
Надо ж, подумал я, на два года раньше, чем в той истории.
— Как уж там у классика… «не читайте советских газет до обеда». Шикарная книга, да и кино наверняка классным должно получиться. А как там Владимир Семёныч поживает?
— Живой пока… пишет песни, ездит с концертами, снимается потихоньку… да, с Таганки он ушёл совсем.
— А чего так?
— С Любимовым что-то не поделили. Сейчас там новая звезда, на Таганке — Леонид Филатов.
— Тут вот какое дело, Саныч, — решился я наконец-то поведать ему о своих проблемах, — я сейчас временно безработным оказался, так что прошу об услуге, может устроишь меня куда-нибудь в кинобизнесе, а? По старой памяти, а?
— Ты для меня много хорошего сделал, так что почему бы и нет, Серёжа? — с хитрой усмешкой отвечал он. — Но такие дела быстро не решаются, звякни мне где-нибудь через недельку, через две. Телефон у меня старый.
Ничего интересного более на этой встрече не произошло, потом мы с Вовой и Алёной укатили на свой родной Автозавод на такси, а вечером, сидя перед открытым окном и допивая початую бутылку Джека Дэниэлса, я подвёл, так сказать, неутешительные итоги своего пребывания на Родине. С женой разбежался, это раз, никому не нужен оказался, ни в администрации, ни в политехе, ни в кино, это два, да и просто тоска смертная накатила, это три. Опять что ли в управдомы идти? Так ведь два раза в одну реку не войдёшь…
А потом посмотрел на настенный календарь, от предыдущих хозяев что ли остался, какое ж сегодня у нас число на дворе? Оказалось, что 15 апреля 1986 года. Апреля, Сергуня, 86 года, Сорокалет! Ну вот, похоже, я и определил, чем мне надо заняться в ближайшее время…
26 апреля ровно в четыре часа