Империя включает форсаж

Основной план это, мистер Фикс, скорее всего что-нибудь сделать с главными интересантами того злополучного эксперимента. А кто у нас главные интересанты? Очевидно неустановленные лица из Минсредмаша и Курчатовского института, кои неустанно продвигали этот грёбаный выбег турбогенератора, невзирая на многочисленные неудачные заходы. И аварию на Ленинградской АЭС… А что мы, кстати, знаем про эту аварию, спросил я у второго я.

Оно поморгало немного, а потом вывалило:

— Это 75 год, на одиннадцать лет раньше Чернобыля. Планировался вывод на ремонт одной из турбин, но инженер смены сдуру отключил не её, а рабочую. Сработала аварийная защита реактора и он провалился в ксеноновую яму. Дежурные по блоку, не будь полными идиотами, сразу решили вывести реактор куда надо (хотя по штатному расписания выводить его надо медленно, чуть ли не неделю, и без рывков, но тогда уменьшится выработка электроэнергии и полетят головы, а кому это надо?) быстро и незаметно, для чего вытащили все защитные стержни.

— Ну да, похоже на Чернобыль, — согласился я, — а далее что было?

— Далее начались отклонения в лучшую сторону — реактор хоть и поколбасило не по-детски, но выше 1000 Мвт тепловой мощности он не разогнался, а в Чернобыле, если помнишь, было все 7000. Нашёлся один умный товарищ в смене, который не сразу бросился жать ту злополучную кнопку АЗ-5, а сначала опустил часть стержней защиты, снизив мощность на сотню Мвт, а уж потом нажал.

— Ага, а на четвёртом блоке эту копку нажали мигом, — начал размышлять я, — тут-то всё и началось… но что это нам даёт в конечном виде?

— Да ничего не даёт, — ответило второе я, — кроме уяснения физической картины произошедшего. На техрегламент работ по станции мы с тобой повлиять никак не сможем. Равно как и на доработку конструкции стержней защиты.

— Давай тогда с другой стороны зайдём, — продолжил я, — если на существо проблемы мы никаких рычагов не имеем, остаются основные действующие лица и/или косвенные варианты воздействия.

— Давай, — сказало второе я. — Начнем с лиц пожалуй. Кто там у нас за главного? Брюханов, но я бы вывел его за скобки, — ответил я, — это ж обычный партаппаратчик, попал на должность директора АЭС по разнарядке из киевского обкома, в ночь аварии спокойно спал в своей кровати и ни на что он там повлиять не мог. Есть ещё главный инженер Фомин, про него я помню, что он в психушку попал после суда, но главным двигателем того эксперимента был всё же Дятлов, заместитель Фомина.

— Что у нас есть про Дятлова? — спросил я.

— О, про этого много чего есть. Из детских лет есть одна любопытная подробность — в 14 лет сбежал из дома и больше там не появлялся. Закончил сначала горно-металлургический техникум в Норильске, потом МИФИ, далее десять лет проработал в Комсомольске-на-Амуре, руководил лабораторией, где отлаживали и устанавливали ядерные реакторы на подводные лодки. Облучился, получил 100 бэр… наверно от этого один из его детей умер от лейкемии в 9 лет. В 73 году перевёлся на Чернобыльскую АЭС, за 13 лет работы круто поднялся по служебной лестнице и получил два ордена.

— Это какие же?

— Знак Почета и Трудовое Красное Знамя. Жёсткий и авторитарный руководитель, когда он появлялся на станции, все непроизвольно напрягались, потому что мог последовать разнос по самому пустяковому поводу. Но дело своё, конечно, знал, в Минсредмаше дураков не держали.

— Этот эксперимент с выбегом был, так сказать, навязчивой идеей Дятлова, все три предыдущие неудачные попытки тоже под его руководством происходили, но каждый раз что-нибудь, да мешало. Так что довести до конца этот процесс, ну и получить по его итогам заслуженные награды и повышения, конечно, было делом всей жизни зама главного инженера.

— С этим понятно, — ответил я, — а что там с остальными дежурными по той смене? Как уж их там… Топтунов, Акимов, Трегуб…

— Ты забыл ещё про Столярчука и Киршенбаума, но так и быть, этих двоих оставим за скобками, они статистами были. Начнём с Акимова, он был старшим по смене, сменил, кстати, Трегуба в половине двенадцатого ночи 25 апреля. Но Трегуб никуда не ушёл и остался помогать.

— А почему?

— Сложный эксперимент намечался, у них там, по всей вероятности, принято так было. Итак, Акимов… 33 года, из Новосибирска. Окончил МЭИ, с 79 года в Чернобыле. Умер от лучевой болезни через две недели после аварии. Топтунов, оператор реактора, 26 лет, родом с Украины, закончил МИФИ. Пережил Акимова на три дня. Трегуб юридически ни за что уже не отвечал, помогал чисто по-человечески, так что его, наверно, тоже можно рассматривать как фигуранта в самую последнюю очередь.

— Так что же там, в конце-то концов произошло, в эту ночь с 25 на 26 апреля?

— Об это много копий сломано, но общепринятая версия в 21 веке звучала так — при подъёме мощности реактора (ну после того, как она провалилась, причём по вине Топтунова, скорее всего) персонал смены перестарался и вывел из активной зоны реактора слишком много защитных стержней. По правилам их там должно было оставаться не менее 15 штук, а по факту было то ли 6, то ли 8.

— И дальше что?