Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России

Прежде всего, это дело интересно с точки зрения опосредованности и «голоса» в судебных документах. Как было отмечено ранее, юридические материалы, как правило, отражали язык судебных чиновников, а не ту реальную речь, которая звучала до или во время судебного разбирательства. Разбирательство дела Айше Шерифе показывает, что процесс записи свидетельских показаний мог серьезно повлиять на исход дела. В Алуште судебные следователи допросили в общей сложности 24 свидетелей для выяснения, кто владел спорным участком земли на протяжении последних десятилетий835. Многие из этих татарских свидетелей заявили в своих показаниях, что Айше Шерифе в течение многих лет распоряжалась этой землей «спокойно и бесспорно». Поразительно: как более десятка свидетелей могут использовать одни и те же два прилагательных для описания владения? Поскольку некоторые из показаний значительно отличались друг от друга (особенно в отношении количества лет, в течение которых Айше Шерифе владела землей), маловероятно, что владелица земли заранее попросила их, что именно говорить представителям суда. Формулировка «спокойно и бесспорно» была частью имущественного права Российской империи (и в конечном итоге ссылалась и на ius commune, и на Кодекс Наполеона). Такое описание было необходимым условием для признания права собственности государством. По всей вероятности, либо переводчик Давидович, либо юрист, записывавший показания, облачил слова свидетелей в эти термины. Формулировка имела большое значение, и в этом случае она помогла татарской стороне выиграть дело.

Однако то, что язык судебных документов был опосредованным, не отменяет их ценности как исторических источников. Опосредованы документы или нет, это дело все равно иллюстрирует, как новые правовые принципы империи и практики распространились среди мусульманских общин. И хотя общины публично поддерживали важность исламских норм, они все же понимали, что некоторые члены общества приспособились к российским правам собственности, позволявшим женам владеть землей. Почти все свидетели подтвердили, что спорная земля принадлежит жене, а не мужу. Оказалось, что женщина уже давно проявляла активность на рынке недвижимости. Один свидетель объяснил, что Айше Шерифе купила землю под Алуштой на вырученные деньги от продажи другого участка несколькими годами ранее836. Неудивительно, что она подала иск, который гарантировал ей право собственности и будущую прибыль. Российское регулирование вопросов, касающихся татар, также выразилось в том, что Айше Шерифе не могла выбрать иную правовую площадку: окружной суд был для нее единственным легитимным вариантом. Она не могла обратиться к исламским судьям Духовного мусульманского управления Крыма, поскольку в их юрисдикцию входили только дела, связанные с мусульманскими земельными наделами, известными как вакф.

Другое дело, взятое из материалов симферопольского присяжного поверенного М. А. Фрешкопа, иллюстрирует, что, хоть и в некоторых областях гражданского права выбор удобной юрисдикции был возможен, обращение в российские суды давало определенные преимущества. В октябре 1894 года Фрешкоп направил иск в Симферопольский окружной суд от имени крестьянки Зейнеп837. Женщина недавно развелась со своим мужем Умером Челеби оглу. Согласно иску, она принесла в супружеский дом имущество на сумму 500 рублей, которое муж отказался вернуть ей при разводе. Ссылаясь на гражданский кодекс, ее адвокат пояснил, что акт заключения брака не означал совместного владения имуществом. Таким образом, он попросил суд обязать Умера Челеби оглу вернуть имущество.

Поражает, что Зейнеп обратилась в окружной суд. Крымским татарам разрешалось обращаться к исламским судьям в случае имущественных претензий в результате развода838. Впрочем, это было возможно только в случае согласия обеих сторон. Возможно, Зейнеп решила, что с большей вероятностью именно Симферопольский окружной суд вынесет решение в ее пользу. Исламские судьи были вправе принимать решения с опорой на «обычаи», что давало им достаточную свободу действий. Суды Российской империи, напротив, опирались на гражданский кодекс. Если на протяжении почти всей ранней истории современной России вещи, принадлежавшие женщине до замужества, считались семейной собственностью, то к XIX веку российские женщины могли сами распоряжаться своим имуществом. В частности, после 1861 года приданое женщины и заработанное ею имущество стали считаться ее личной собственностью, независимо от семейного и социального положения839. Другими словами, к моменту иска Зейнеп окружной суд мог предоставить законный способ для возврата ее вещей.