То, что этнические или религиозные различия вряд ли имели значение в большинстве уголовных и гражданских дел, иллюстрируется тем, как люди обозначались в судебных материалах. В судебных протоколах не указывалось, были ли обвиняемые и свидетели «татарами» или «мусульманами». Участников процесса называли по имени, сословию и географическому происхождению (например, «крестьянин Абибулла Гайфуллин, из деревни X, уезда Y, губернии Z»). В государственной системе категоризации людей важнее всего были территориальная принадлежность и социальное положение. Во многих досье, содержащих десятки страниц свидетельских показаний, протоколов судебных заседаний и постановлений, нет ни одного прямого упоминания, что все ключевые действующие лица были татарами-мусульманами. В области уголовного и многих разделов гражданского права этническая и религиозная принадлежность почти не имела значения. Помимо имен и фамилий, именно детали конкретных случаев подсказывают культурную принадлежность людей: например, мимолетные замечания указывают на то, что кто-то общался с «другими татарами», как в последнем упомянутом случае. Часто в протоколах была пометка, что показания переведены с татарского или что присягу принимал мулла. Татарские свидетели и истцы использовали арабское письмо при подписании документов.
Кроме того, свидетельства религиозного разнообразия содержатся и в материалах предварительного расследования. Когда судебные следователи впервые беседовали с подозреваемыми, свидетелями и пострадавшими в деревнях, они поручали своим сотрудникам записывать показания на специальных бланках (см. ил. 2 и 3). Бланки начинались с короткого печатного текста, в котором должностные лица должны были заполнить дату, свое имя, имя допрашиваемого и его роль в рассматриваемом деле (жертва, свидетель, обвиняемый). Свидетельские показания затем вносились судебным служащим от руки. Однако текст не был произвольным, его составляли по определенной схеме. В описанном ранее расследовании против старосты деревни, обвиняемого в поджоге, предварительные показания потерпевшей стороны звучали так:
Зовут меня
В своих показаниях татарин дважды упомянул религию. Он назвал себя магометанином и добавил, что соблюдает религиозные обряды. Обе детали говорят о том, что его спрашивали конкретно об этих вещах, а затем судебный служащий облек ответы в бюрократическую форму. «Магометанин» — категория, с помощью которой имперское государство описывало религиозную веру мусульман. Сами татары редко так самоидентифицировались. То, что свидетель «исполнял обряды веры», не имеет никакого отношения к делу. Это был ответ на формальный вопрос, поскольку ни один подданный империи не имел права не исповедовать какую-либо религию. Несоблюдение религиозных обрядов могло караться законом827
. Спрашивая, выполняет ли очевидец свои религиозные обязанности, судебный следователь хотел убедиться, что перед ним надежный свидетель.Одним словом, в документах окружного суда есть некоторые ссылки на религию, обычно в приложениях. Однако интересно то, что эти документы написаны на языке следователя, а не свидетеля. Хотя свидетельства даны от первого лица, их едва ли можно считать расшифровкой реальной речи. Это были краткие изложения ответов на вопросы следователя. Многие из этих свидетельств проходили как минимум через двух посредников: при переводе с татарского на русский язык и при переводе показаний свидетелей в категории судебной системы (территориальная принадлежность, социальное положение, грамотность, вероисповедание и т. д.). То, что показания вряд ли были прямым переводом слов свидетелей с татарского языка (которые не записывали), иллюстрирует начало второй дачи показаний по делу о поджоге:
Зовут меня