Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России

Возможность доводить дела до окружного суда наделила простых людей правами в отношениях с органами полиции. В определенной степени это также способствовало правовой интеграции мусульман и других меньшинств. В июне 1871 года татарский помещик Есаул Султан Шаган Гирей, живший в деревне под Симферополем, обвинил нанятого им наемного рабочего Константина Самодурова в оскорблении мусульманской веры806. Оскорбления и другие мелкие правонарушения не подпадали под юрисдикцию окружных судов, поэтому татарин обратился к местному мировому судье. Однако тот направил дело судебному следователю, утверждая, что Самодуров нарушил статью 178 уголовного кодекса, а значит, может быть привлечен к уголовной ответственности окружным судом. Следователь, в свою очередь, отказался вести дело, мотивируя это тем, что статья 178 уголовного кодекса касается только оскорбления «христианской веры или православной церкви». Однако юристы Симферопольского окружного суда отклонили это возражение. Они постановили, что хотя оскорбление ислама не упоминается в уголовном кодексе, «по признакам своим» оно должно рассматриваться так же, как и оскорбление православия807. Признав оскорбление преступлением, они так и не смогли возбудить уголовное дело по формальным причинам: ни один из документов, полученных судом, не содержал информации о том, «в чем именно выразилось это порицание». Следовательно, отсутствовали признаки уголовно наказуемого деяния808.

Помимо того что этот случай подтверждает, что мусульмане могли обращаться к государственным правовым институтам даже для защиты своей веры, он также свидетельствует о том, что правоведы, работавшие в новых судах, могли принимать решения по аналогии (при условии предоставленных формальных доказательств) и таким образом преодолевать пережитки религиозной дискриминации в уголовном кодексе. На самом деле, именно инициатива, проявленная такими татарами, как Шаган Гирей, подталкивала правоведов к вынесению решений по аналогии. Эта конкретная жалоба была отклонена по формальным причинам, но из‐за неполноты архивных записей мы не знаем, подал ли Шаган Гирей другую, более аргументированную жалобу809. В любом случае это дело наглядно показывает, как утверждала Мерри в другом контексте, что судебные решения отражают скорее взгляды тех, кто работает в суде, а не доминирующую идеологию810. Там, где в законе понятие равенства еще не было прописано, новое поколение юристов уже активно оперировало им.

Отношение судов к лицам, страдающим психическими заболеваниями, представляет собой еще более наглядный пример равенства перед законом. Врачи, психиатры и порой даже этнографы могли играть ключевую роль в пореформенном зале суда. В частности, медицинские эксперты были необходимы не только для оценки телесных повреждений и заключения о возможных причинах смерти, но и для определения вменяемости обвиняемых. Если до реформы судебная система уже полагалась на помощь докторов, пусть и за закрытыми дверями, то открытые пореформенные заседания придали им беспрецедентную известность и вес в глазах публики811. Обвинение и защита часто обращались к ним с просьбой подкрепить их аргументы и убедить присяжных вынести решение в их пользу. Появлению в суде «экспертов», чей статус одновременно и ставился под вопрос, и имел вес, способствовали как новые правила судопроизводства, так и растущее распространение и обсуждение западных теорий преступного поведения, публикуемых в российских юридических, медицинских и психиатрических журналах. Например, ссылка подсудимого на невменяемость была введена в России в 1860‐х годах, и ее последующее использование в суде связывалось с формированием нового поколения психиатров (чья область компетенции только недавно получила признание в академических кругах)812.