Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России

Во многих деревнях Казанской губернии реакция была не столь жесткой, как в вышеупомянутых случаях. Тем не менее губернатор Скарятин не доверял подобному спокойствию. После нескольких случаев сопротивления зимой 1878/79 года он приказал в феврале 1879 года всем исправникам внимательно следить за местными татарами и держать его в курсе событий на местах. Как оказалось, докладывать было практически нечего. Из разных уездов поступали полицейские рапорты, и все они сводились к одному и тому же выводу: в деревнях нет никаких волнений и не происходит ничего подозрительного1012. Приведем лишь один пример: полиция на границе Царевококшайского и Казанского уездов определяла местные татарские общины как «совершенно спокойные» и писала, что «никакого враждебного с их стороны действия незаметно»1013. Такое относительное спокойствие нельзя объяснить недостатком информации: поскольку муллы и купцы регулярно путешествовали по губернии, местные жители были полностью осведомлены о беспорядках в других местах. Так называемые «каштаны» — термин, используемый для обозначения людей, распространяющих слухи, — также были активны на местном уровне и устраивали небольшие собрания в частных домах1014. Несмотря на «недовольство» предполагаемыми планами властей установить церковные колокола, сельские сходы не созывались и деньги на петиции тоже не собирались. Слухи о том, что власти собираются переселять целые семьи, так же не вызвали никаких явных недовольств. В августе 1879 года местная полиция в своих отчетах Скарятину докладывала, что, хотя подобные слухи в нескольких татарских и русских деревнях существуют, никаких признаков неповиновения не наблюдается1015.

***

Хотя недовольство и сопротивление были реальностью в Поволжье в 1870–1880‐х годах, их масштабы не стоит преувеличивать. В сознании царских чиновников они часто оказывались гораздо значительнее, чем были на самом деле. Кроме того, напряженность не означала насилие. Сопротивление власти часто принимало форму отказа, за которым следовали длительные усилия по убеждению. Насилие имело место, но оно редко было доминирующей стратегией.

Местное сопротивление было обусловлено социально-экономическими условиями, культурными страхами и меняющимися формами управления. В рамках тотальной модернизации и стандартизации имперский центр стремился усилить контроль над сельской местностью. И землевладельцы, и государственная администрация все больше стремились к тому, чтобы государственные чиновники контролировали и утверждали все земельные сделки. Если в Крыму чиновники выполняли эту роль на протяжении десятилетий и даже столетий, то в поволжских губерниях они делали это гораздо менее систематически. Те же реформы, которые привели к эмансипации, самоуправлению, большей подотчетности и участию в жизни общества в малых городах и сельской местности России, повлекли за собой беспрецедентную степень проникновения на уровень села.