Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России

Причины, по которым такое взаимодействие могло перерасти в насилие, часто были социально-экономическими, а иногда и культурными: хотя борьба по религиозным вопросам во многом способствовала созданию атмосферы недоверия, многие случаи сопротивления были вызваны требованиями полиции и землемеров из‐за нехватки земли и тяжелых экономических условий. Среди волжских татар царила крайняя бедность, и во многих случаях доступ к земле был не чем иным, как вопросом жизни и смерти. Такая бедность была характерна и для русского крестьянства, но более зажиточные русские крестьяне могли в какой-то степени оказать помощь беднякам. Татарские общины, напротив, все больше зависели от помощи из местного бюджета, которая принимала форму ссуд на продовольствие и семена. Поэтому случаи сопротивления не обязательно означали неприятие государства и его институтов; политизированные дела об оскверненных иконах также не являются свидетельством глубоко укоренившейся межрелигиозной вражды. Татарские крестьяне часто взаимодействовали со своими русскими и чувашскими соседями, а также с местными государственными институтами. Локальные беспорядки и нападения могли быть связаны с культурными различиями (и страхом перед репрессиями), но часто они были скорее вызваны экономическими потребностями, растущей социальной дифференциацией внутри общин и все более навязчивым государственным вмешательством. Жизнь сельчан становилась все более сложной и непредсказуемой по мере того, как множились их связи с институтами и людьми на сельском, губернском, а иногда и центральном уровне: государство не только представляло угрозу, но и предлагало помощь или играло роль нейтрального арбитра; точно так же влиятельные члены общины (не в последнюю очередь купцы в Казани) могли выступать посредниками в религиозных и культурных вопросах, но одновременно и подвергаться нападкам и испытывать недоверие как представители растущего предпринимательского класса богатых землевладельцев. Пореформенная деревня формировалась под воздействием многочисленных пересекающихся коммуникационных каналов, и ее жители без колебаний использовали их все. Центральные власти, как предполагает Мейер, возможно, прилагали мало усилий для коммуникации с протестующими1016. Однако судебные органы, местная администрация и полиция держали каналы связи открытыми и пытались найти прагматичные решения там, где это было возможно.

Тем не менее в некоторых случаях империя наносила удар в полную силу. По крайней мере, она пыталась это сделать, пока судебная власть снова не ставила ее на место. Об этом повествует заключительная глава.

Глава VII БОРЬБА С БЕСПОРЯДКАМИ Преступление и наказание в «кризисные» 1878–1879 годы

То, что многие исследователи рассматривают конец 1870‐х годов как период кризиса и восстаний, вполне объяснимо, учитывая частоту и интенсивность протестов, бунтов и прошений против целого ряда политических решений. Современники из числа консерваторов были глубоко обеспокоены возможностью «мятежа мусульманского населения» и утверждали, что в итоге только решительные действия губернатора Скарятина помогли его избежать1017. Советские авторы, в свою очередь, рассматривали местные волнения как часть более широкого «массового и революционного движения», в значительной степени направляемого бывшими государственными крестьянами на обширных территориях Европейской России и ориентированного против «феодально-крепостных пережитков, сохранившихся после реформы»1018. Те, кто занимался Поволжьем, объясняли беспорядки не только в терминах эксплуатации, но и как результат подъема пантюркизма среди образованных татар, которые якобы пытались мобилизовать массы в поддержку своих собратьев-мусульман во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов1019. Было принято интерпретировать волнения как свидетельство извечной борьбы между татарами и их империалистическими угнетателями и, более того, как поворотный момент, когда многолетняя недоверчивость наконец-то переросла в жестокое сопротивление. Некоторые заходили слишком далеко, утверждая, что «для второй половины XIX века это движение является самым выдающимся и чрезвычайно характерным»1020. Более современная литература также уделяет внимание этому периоду. Однако, хотя Мейер, как и многие советские историки, рассматривает их как часть продолжительного цикла мусульманского протеста, он объясняет их с точки зрения местного сопротивления против государственной унификации и этнорелигиозной интеграции1021.