Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России

Получив дворянское и военное образование, Николай Скарятин придавал большое значение дисциплине и порядку. Личный опыт службы в армии, возможно, укрепил его уверенность в этих принципах. Например, будучи еще девятнадцатилетним юнкером, он однажды был вынужден провести двенадцать дней в конюшне в середине зимы из‐за того, что публично носил неподобающую форму1040. Неудивительно, что «такого образцового порядка, как при Скарятине, город [Казань] не знал никогда»1041. Сравнение состояния полиции в Казани и Уфе в начале 1880‐х годов, проведенное сенатором Ковалевским, показало, что если уфимская полиция отличалась «бездеятельностью и небрежным исполнением своих обязанностей», то казанская — «отличалась исполнительностью»; по мнению сенатора, это произошло главным образом потому, что Скарятин «лично действительно обращал внимание на служебную деятельность полицейских чинов и строго взыскивал с них за все упущения»1042. В то же время губернатор с подозрением относился к любым посягательствам на полномочия полиции.

Будучи высокопоставленным потомственным дворянином, он настаивал на соблюдении установленной иерархии. Он был известен привычкой вызывать в свой кабинет низших чиновников, чтобы отчитать их или преподать им урок1043. Скарятин презирал новое поколение юристов, настаивавших на большем равенстве, которое выражалось, в частности, в ношении более скромной одежды. Многие современники отмечали не только отношение губернатора к установленной иерархии, но и его вздорный характер. Во время посещения военного госпиталя он однажды выхватил из рук сестры милосердия мокрый мешок и швырнул его ей в лицо, осыпая ее «площадными выражениями» и угрожая ее высечь1044. В другой раз губернатор громко обрушился со всевозможными оскорблениями на муллу, который проигнорировал его указание ввести обучение на русском языке в татарских школах1045. Размышляя об этом, местный академик и богослов Евфимий Малов записал в своем дневнике 30 января 1873 года, что «по всеобщей молве казанской, нигде нет такого похабника губернатора, как казанский Скарятин»1046. В 1880 году «неудержимая горячность» губернатора, как выразился автор его некролога, снова попала в заголовки газет, когда он на глазах у публики ударил директора казанского театра за то, что тот поставил неутвержденный заранее спектакль1047. По мнению некоторых авторов, «население безропотно выносило его проказы», поскольку за четырнадцать лет его правления стало напоминать «старого крепостного, привыкшего к субботнему возмездию»1048.

Скарятин не приветствовал новую правовую систему. Местные юристы называли его «ярым врагом новых уставов и человеком, не признающим закон»1049. Он был известен как человек, постоянно устанавливающий свои собственные правила, и подчиненные Скарятина его побаивались1050. Однако его жесткость и стремление довести дело до конца, не обращая особого внимания на существующие законы, были также поводом для восхищения со стороны русских консерваторов. Как утверждал «Русский вестник», Скарятин «высоко держал знамя правительственной власти <…> умеряя заносчивость новых учреждений», когда чересчур либеральный новый порядок достиг Казани1051.

Как я уже отмечал в третьей главе, губернатор выразил свое неприятие нового порядка Кони, первому прокурору Казанского окружного суда. Кони утверждал, что со временем губернатор привык сотрудничать с новыми судами и «в значительной степени ограничил свои самовластные привычки»1052. Губернатор стал внимательно следить за ходом уголовных процессов и даже за свой счет установил в гражданском отделении суда кресла и покрыл пол тканью1053. Однако ревизия работы административных органов Казани в начале 1880‐х годов пришла к выводу, что Скарятин упорно игнорирует жалобы на полицию, подаваемые простыми людьми или прокуратурой окружного суда1054. Проблема заключалась в том, что «заявления, жалобы и донесения о медленности, нерадении и неправильных действиях чинов полиции <…> рассматриваются и разрешаются в Канцелярии Губернатора, причем только некоторые из них передаются по принадлежности в Губернское Правление»1055. Иными словами, губернатор последовательно присваивал себе полномочия, принадлежащие губернскому правлению. То, что Скарятин пользовался бóльшим количеством полномочий, чем официально имел, проявлялось и в других вопросах. Формально к 1860‐м годам губернаторы отвечали лишь за полицию и безопасность, поскольку большинство других своих функций они утратили. Действительно, к началу 1880‐х годов, за исключением дел против чиновников, влияние губернаторов на административные и судебные дела было оценено как «незначительно<е>»1056. Тем не менее в той же ревизии было установлено, что Скарятин считал «подсудным себе дела всех административных учреждений в губернии, а потому приним<ал> к своему рассмотрению прошения и жалобы самого разнообразного содержания»1057. События 1878 года подчеркивают, что Скарятин не нуждался в судах для осуществления правосудия.