Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России

В ответ некоторые деревни подали прошения в защиту своей веры. Мейер утверждает, что эти петиции свидетельствуют о растущей значимости исламского дискурса в татарских общинах1070. Однако объявление колокольных башен «неисламскими» тоже являлось риторическим приемом. Крестьяне сомневались в заверениях местных властей, что предписания не связаны с насильственным обращением в христианство, и поэтому в петициях использовали формулировки, подтверждавшие их доводы. В общинах, где употребление водки было распространено в повседневной деревенской жизни (о чем свидетельствуют косвенные доказательства многих судебных дел, приведенных в этой книге), неприятие определенных изменений или поведения как «неисламских» не обязательно основывалось на религиозных потребностях, а могло быть основано на практических соображениях.

В других деревнях принимались более радикальные меры. В связи со слухами об инструкциях, сельских старост и других местных чиновников избивали и смещали, громили административные здания и рвали официальные документы. Беспорядки, однако, были неравномерно рассредоточены по губернии. В Чистополе татарское население оказалось готово к переговорам: некоторые пытались разговаривать с исправником и подавали прошения в различные государственные учреждения (при содействии русского посредника Любимцева)1071. В Спасском и Казанском уездах, напротив, протесты переросли в насилие. Хотя полиции Спасска удалось убедить несколько деревень в том, что их мусульманской вере ничего не угрожает, восемь деревень этим объяснениям не вняли1072. Попытка властей прибегнуть к помощи исламского духовенства для усмирения крестьян оказалась тщетной: как и полицейские, и сельские старосты, муллы подвергались нападениям и гонениям1073. Они могли выступать в роли посредников лишь в некоторой степени; им не всегда доверяли больше, чем полиции, суду, волостным или земским чиновникам1074.

Центром беспорядков стал Казанский уезд, где были подвергнуты побоям и полицейские стражники, и муллы, и сельские старосты1075. Наиболее массовое восстание произошло в деревне Мамся, примерно в 75 километрах к северо-востоку от Казани. Здесь местное население было особенно возмущено действиями волостного старшины Гизетуллы Галеева и писаря Ильи Завалишина, которые согласились принять и распространить предположительно антиисламские инструкции. 28 ноября 1878 года практически все татарское население волости собралось в Мамсе перед зданием администрации, а затем ворвалось внутрь. Они избили Завалишина до потери сознания и оставили его лежать на полу с проломленным черепом и несколькими сломанными ребрами. Полтора дня продолжались избиения Завалишина и других (в основном татарских) чиновников. Почти неделю Мамся оставалась вне контроля имперских властей: чиновников замещали, русских изгоняли, а на всех дорогах, ведущих в село, установили охрану, чтобы не допустить проникновения посторонних1076.

4 декабря прибыл Скарятин. Губернатор попросил командующего Казанским военным округом предоставить ему войска. Позже он объяснял в рапорте в Петербург: «Я вынужден был прибегнуть к более крутым и резким мерам и отправился в означенные волости с батальоном военной команды, в 500 человек»1077. По его словам, войска не открывали огонь, а только использовались для устрашения татар, которых он обвинил в поднятии паники среди русского населения, свержении местных властей и намерении установить анархию. Отчет Скарятина в Санкт-Петербург, а также протокол последующего судебного заседания позволяют предположить, что эпизод закончился приездом губернатора и быстрым созывом собрания, на котором все прежние чиновники были восстановлены в должности1078. Только во втором, более подробном рапорте он признал: «[Я] был вынужден прибегнуть к употреблению розг, в особенности в Мамсинской волости»1079.

Более поздние источники свидетельствуют, что Скарятин преподал татарам жестокий урок. Как позже опишет действия губернатора епископ Уфимский и Мензелинский, «[Скарятин] пошел в самую среду бунта», где «переполол десятка два буянов, по-старинному, по-русски, и успокоил весь край»1080. В действительности это цветистое описание означает следующее: созвав толпы людей из окрестных деревень и окружив их своими войсками, он заставил татар встать перед ним на колени в снег, стал ходить среди них, дергал одних за бороды, других бил палкой в грудь или по лицу1081. Восьмидесятилетний татарский солдат, которого спросили об этом событии два года спустя, особо отметил самовольность скарятинского наказания:

Имею несколько регалий и нашивки за беспорочную службу, и во всю мою долговременную службу не получил простого выговора или замечания, а здесь, уже на склоне дней моих, не пощадили ни заслуги мои, ни лет, ни седины мои…1082