Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России

В действительности Скарятин подверг сотни татар порке розгами1083. Эту версию событий подтвердил и сенатор Ковалевский, который позже писал в Петербург: «Так называемое, татарское волнение <…> приняло затем в Казанской губернии серьезный характер и окончилось телесным наказанием нескольких сот татар»1084. Расхаживая между стоящими на коленях или лежащими в снегу татарами, которых избивали розгами, губернатор, как сообщалось, кричал: «Вот вам Коран, вот вам Магомет, вот вам за непринятие [инструкции]!»1085 Закончил он угрозой: «…и тот, кто осмелится подать на меня жалобу, не увидит света белого и будет расстрелян».

В качестве иллюстрации карательных действий Скарятина шестидесятивосьмилетний крестьянин Сайфутдинов рассказал, что Скарятин схватил его и еще одного татарина за бороды, стукнул их головами друг о друга, а затем нанес ему 150 ударов розгами1086. Житель соседней деревни, шестидесятипятилетний крестьянин Насыров утверждал, что Скарятин самовольно нанес ему по 60 ударов плетью с каждой стороны1087. В суде он позже описал ситуацию следующим образом:

…я сам разделся, рубаху свою закинул на голову и голым брюхом лег прямо на снег, но кто именно меня сек я не знаю, так как голову в то время завернул в то время рубахой, я также от боли не помню и того сколько именно дано мне было ударов; боль была сильная и тело с плеч до ног было в крови1088.

По словам Насырова, Скарятин также кричал на него: «Я — ваш Магомет! Шкуру сдеру с Вас!»1089

Губернатор признал факт применения силы. При этом он был убежден, что поступил правильно, и писал Комитету министров в своем ежегодном отчете: «Резкий пример приведения в повиновение татар трех волостей Казанского уезда сильно подействовал на возникшие в Спасском уезде беспорядки и волнения татар в других уездах, и крестьяне вполне поняли всю нелепость распространенных между ними ложных слухов»1090. Когда позже его обвинили в неоправданном насилии, Скарятин утверждал, что действовал в рамках закона, ссылаясь на статью 542 губернского устава1091. Эта статья позволяла ему в определенных случаях прибегать к насильственным мерам: «В случае, если где-либо между поселянами или городскими обывателями возникли беспорядки и неповиновение законной власти, Губернаторы <…> принимают без малейшего упущения времени все нужные <…> по их усмотрению меры для прекращения сих беспорядков…»1092 Возможно, губернатору также казалось, что его действия соответствуют духу смутных 1879–1880 годов, когда в некоторых частях империи были учреждены временные генерал-губернаторы, которые могли применять упрощенное судопроизводство для удержания ситуации под контролем1093.

Так или иначе, не все приняли аргументацию Скарятина. К концу 1870‐х годов положениям, на которые ссылался губернатор, было уже более 40 лет1094. Хотя в них не упоминалось о каком-либо «чрезвычайном положении», которое бы наделяло полицию исключительными полномочиями, в них перечислялось несколько случаев, когда губернаторам разрешалось использовать «все нужные <…> по их усмотрению меры», включая использование вооруженных сил, для восстановления порядка: в частности, появление разбойничьих банд и беглецов, эпидемии и беспорядки. И все же эти полномочия были спорными и, как оказалось, даже не были широко известны в эпоху реформ. Поскольку в ходе реформ были созданы новые суды и другие институты, над которыми губернаторы не имели никакой власти, столичные консерваторы вскоре потребовали усиления позиций губернаторов1095. В 1866 году, в ответ на покушение на царя, министр внутренних дел, министр государственных имуществ и начальник жандармерии подали государю особую записку, в которой предупреждали, что правительство и население в целом стали рассматривать губернские администрации как «отсталые» учреждения1096. Перед лицом автономии судов губернаторы были поставлены в особенно трудное положение1097. В этой связи в записке содержался ряд предложений, направленных на расширение административных и судебных полномочий губернаторов.