Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России

Министр юстиции и министр финансов выступили с резкой критикой этих планов и обвинили консерваторов в желании вернуть воевод (региональных военных командиров) раннего периода. Последующие дискуссии показали озабоченность консерваторов тем, что губернаторы превратились из влиятельных глав регионов в мелких администраторов. Однако в этих спорах был и другой аспект. Когда для решения этого вопроса была создана специальная комиссия, выяснилось, что большинство предложений, выдвинутых в записке, не требовали изменения законодательства: права, которых они требовали, были неотъемлемой частью инструкции для губернаторов, принятой в 1837 году1098. Более того, дискуссия 1866 года показала, что права губернаторов не были хорошо известны или редко соблюдались. Принятый в июле 1866 года указ, который принял многие позиции, выраженные в записке, содержал лишь немного нововведений1099. В нем впервые был использован термин «чрезвычайные ситуации» как общая категория. С точки зрения правового содержания, однако, он просто подтверждал полномочия, предоставленные губернаторам в 1837 году.

О том, что новая судебная власть продолжала контролировать и ограничивать эти полномочия, свидетельствует отчет сенатора Ковалевского, написанный после его поездки в Поволжье в начале 1880‐х годов:

Будучи только исполнителями и, так сказать, оберегателями законов, губернаторы не вправе ни делать новых постановлений, ни отступать от существующих, ни учреждать налогов, ни изменять судебных приговоров. <…> Как блюстители порядка <…> губернаторы сами ни в каком случае не могут быть судьями1100.

Именно в таком свете рассматривалось и оценивалось отношение Скарятина к татарским бунтам. Полномочия, предусмотренные для чрезвычайных ситуаций, могли юридически позволить ему подавить беспорядки, но эти полномочия продолжали оставаться спорными и, в глазах новых юристов, не означали, что он мог действовать по своему усмотрению. Как мы увидим, существовали определенные границы для допустимых насильственных мер.

Массовая порка розгами была лишь первой попыткой навести порядок. Вторая попытка была предпринята Скарятиным, когда он приказал арестовать девять подозреваемых и 5 декабря попросил следователя Казанского окружного суда начать расследование1101.

СУДЕБНЫЕ ПРОЦЕССЫ И ПРАВОСУДИЕ В ЗАЛЕ СУДА

Суд над девятью татарскими крестьянами проходил с 22 по 24 марта 1879 года в Казанской судебной палате. Как и другие дела о «сопротивлении властям», этот процесс рассматривался не судом присяжных, а сословными представителями. Кратко расскажем о его итогах: трое обвиняемых были приговорены к четырем годам каторжных работ с последующей бессрочной ссылкой в Сибирь; четверо — к бессрочной сибирской ссылке в «места не столь отдаленные»; двое должны были провести от полутора до трех с половиной лет в арестантских ротах с последующим полицейским надзором1102. Чернышев посчитал эти чрезвычайно жесткие, с его точки зрения, приговоры подтверждением того, что окружные суды служили только интересам администрации1103.

Однако в данном случае все не так однозначно. Приговоры не были особенно суровыми. Как я уже отмечал, согласно Уложению о наказаниях 1845 года, более тридцати видов преступных деяний, включая бродяжничество и мелкие преступления, могли привести к ссылке в Сибирь. Еще интереснее то, что прокурор палаты решил не судить татар за «возмущение» — преступление, которое обычно наказывалось еще более сурово. Хотя в ходе первоначального расследования было выдвинуто обвинение в возмущении (именно по этой причине дело рассматривалось в палате, а не в окружном суде), оно было снято еще до того, как крестьяне предстали перед судом. Вместо этого татары были обвинены в более мелком уголовном преступлении: пытке местного чиновника. На момент судебного разбирательства потерпевший писарь Завалишин вследствие жестоких избиений страдал от частичного паралича лица, нарушения подвижности и повреждения мозга.