Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России

В Санкт-Петербурге возникли дополнительные вопросы по поводу делопроизводства. В 1872 году Министерство юстиции приняло новые правила о том, когда и как подавать отчеты о выездных сессиях, приложив к правилам форму с десятью вопросами, которую с 1 января 1873 года должен был заполнять каждый окружной суд604. Информация должна была представляться в министерство каждые шесть месяцев и содержать сведения о месте и продолжительности заседаний, имена членов суда, присутствовавших на них, и результаты рассмотрения дел (обвинительные, оправдательные и смешанные приговоры, а также причины отсрочки рассмотрения дел). Данные из архива окружного суда свидетельствуют о том, что эти формуляры действительно были введены и использовались (см. ил. 1)605. Тем не менее в последующие десятилетия отчетность продолжала носить бессистемный характер, даже в рамках юрисдикции одного и того же суда. Например, к концу XIX века судья Симферопольского уезда указывал только номера гражданских и уголовных дел, в то время как его коллега из Евпаторийского уезда записывал имена всех сторон, а также пункты обвинения (в уголовных делах) или предметы исков (в гражданских делах).

Ил. 1. В данном документе представлены данные сессии в Чистопольском уезде, состоявшейся 3–17 декабря 1877 года. Источник: НАРТ. Ф. 41. Оп. 1. Д. 244. Л. 70

Условия работы выездных судов и присяжных характеризовались как сложные во многих регионах империи606. Хотя подробные описания выездных сессий в Крыму и Казани в архивах не сохранились, материально-техническое обеспечение было в целом сопоставимым на значительной территории Европейской России. В своих неопубликованных воспоминаниях молодой юрист Сергей Городецкий описал следующий порядок своих регулярных поездок в маленький городок Тотьма, расположенный примерно в 215 километрах к северо-востоку от Вологды, в 1890‐х годах:

Остановились, по обыкновению, всем составом в лучшей местной гостинице Киренкова. Председатель, как всегда, занял № 1, а мы — канцелярия и кандидаты — ютились на последнем этаже в более дешевых607.

То, что такие условия проживания были типичными, связано с бюджетом окружных судов и регламентом проведения выездов. На каждую выездную сессию ответственному отделу выдавалось пособие на проживание («квартирные деньги»), на питание («суточные деньги») и проезд («прогонные деньги»). Размер пособия зависел от должности: судьи получали в три-четыре раза больше денег на оплату проживания, чем сотрудники канцелярии608.

Окружные суды старались проводить выездные заседания в городах, где имелись подходящие условия. Однако эти усилия иногда оказывались тщетными, как мы видели в случае с Перекопом в Крыму. В Казани один из судей выездной сессии подал жалобу в окружной суд на условия в Мамадыше в 1879 году, объяснив, что суд платил существенную арендную плату за проведение заседаний в здании, где размещались мировые судьи, владелец которого отказался провести в нем уборку или оборудовать необходимой мебелью609. В своей жалобе он добавил, что это отсутствие содействия заставило его обратиться к местному депутату, который заверил его, что земство выделит средства на ремонт здания.

Хотя нет сомнений в том, что выездные суды сталкивались с трудностями — от нехватки персонала и средств до неприспособленных зданий, не говоря уже о трудностях передвижения по немощеным дорогам, — количество подобных отчетов в архивах Казани и Симферополя невелико. И юристы, и тяжущиеся привыкали к существующим условиям и приспосабливались к ним, как могли. Не стоит, однако, из‐за небольшого количества жалоб полагать, что все шло гладко, но и не следует делать преждевременных выводов о том, что условия в целом были невыносимыми и что выездные суды оказались несостоятельными из‐за того, что некоторые юристы жаловались на грязь и холод в провинции. В более отдаленных регионах, таких как Сибирь, ситуация отличалась, и недавнее исследование Евгения Крестьянникова показало, что выездные суды оставались в основном недоступными и малоэффективными, а «система мобильного правосудия создавала впечатление, что судебная власть была чем-то скорее воображаемым, чем реальным»610.