Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России

Есть и другие важные выводы. Как и в предыдущих случаях, татарин нуждался в сторонней помощи, но на этот раз противостоять нужно было не неизвестным нападавшим, а представителям власти собственной деревни. Так как решение было принято сельским сходом, родственники или соседи едва ли могли им помочь. По их мнению, Камалетдинова (Валеева) была виновна в серьезном преступлении — «измене своему мужу». Существовали официальные правила рассмотрения дел о прелюбодеянии и других «преступлений против веры». Мусульмане могли сначала обратиться к исламским ученым для оценки степени вины, а затем в государственный суд для определения и назначения наказания768. Однако в этом случае сельский сход предпочел взять правосудие в свои руки. Но такой самосуд был незаконным, и в результате полиция, судебная палата, да и сам крестьянин смогли сместить фокус внимания на другое преступление, а именно на «причинение истязаний» женщине. Местные обычаи разрешали сечь женщин розгами за прелюбодеяние769, но, согласно уголовному кодексу, применение пыток было наказуемым и поэтому могло преследоваться государственными судами.

Если Камалетдинов обратился в полицию в минуту отчаяния, то многие другие татары, страдавшие от рук своих родственников или других людей, обращались в суд, все хорошенько обдумав. В мае 1873 года прокурор Симферопольского окружного суда получил письмо от четырех татар770. В нем говорилось, что Фатьму Ханым А., невесту одного из них и близкую родственницу остальных, родители насильно выдали замуж за другого мужчину. Четверка обратилась в прокуратуру якобы от лица Фатьмы Ханым А., чтобы инициировать расследование и вызволить ее. В ответ прокуратура отправила в деревню нескольких чиновников, чтобы они лично заслушали показания женщины. Но ее муж, сославшись на мусульманскую веру, отказался пускать к жене посторонних, тем более христиан. Прокуратура настояла на том, чтобы женщину выслушали, и в следующий приезд в деревню большого количества чиновников вместе с родственниками Фатьмы муж был арестован, а замок в женском крыле дома взломан. Фатьма Ханым заявила, что действительно не хочет оставаться со своим ненавистным мужем. Однако ее дядя, который пришел вместе с представителями суда, сказал прокурору: «Хотя вы и спасли несчастную девушку, но вместе с тем и погубили. <…> Кто на ней женится? По нашим обычаям она пропащий человек».

Прокурор резко ответил: «Я сделал свое дело. <…> Остальное меня не касается». К счастью, в этот момент вмешался мужчина, который организовал расследование, и забрал свою невесту.

Это дело в первую очередь любопытно не из‐за его счастливого конца, но, возможно, именно он объясняет, почему об этой истории напечатали в местной и общеимперской газетах. Интересно же здесь другое. Как и в случае с Камалетдиновым и его, предположительно, неверной женой, татарин-мусульманин обратился к российским властям тогда, когда от местных институтов было бы мало проку. Он мог обратиться к местным исламским судьям или в Духовное собрание (возможно, он так и поступил, но эта первоначальная попытка, видимо, не принесла желаемых результатов)771. Исламские судьи, избираемые на местном уровне, а затем утверждаемые российскими властями, рассматривали большинство семейных споров у мусульман. Однако исламский судья вполне мог одобрить брак по расчету: хоть некоторые из них требовали согласия невесты на брак, многие другие судьи ставили во главу угла родительскую власть. А вот прокуратура окружного суда была обеспокоена тем, имело ли место определяемое уголовным кодексом преступление. Похищение невест считалось делом на границе гражданского и уголовного права. Стороны, участвующие в подобном деле, могли начать переговоры о заключении брака и попросить местного религиозного судью одобрить его. Однако, если договориться не удавалось или третья сторона была не согласна (как, например, первый жених в приведенном случае), недовольные могли обратиться в окружной суд и добиться возбуждения дела о «насильственном похищении», которое каралось в соответствии с уголовным кодексом. Поэтому государственное право могло служить средством защиты для татар, которых ущемляли действия родителей или общины. В некоторой степени это позволило выбирать правовую площадку для рассмотрения дела, поскольку люди, недовольные фактическими или предполагаемыми решениями исламских судей, для решения своих дел могли обращаться в государственный суд772.