Имплантация

Однако дело было не просто в личной психологии Наполеона III: позитивная валоризация понятия parvenu была неотъемлема от всей традиции французского бонапартизма. В 1813 году в Дрездене Наполеон I сказал Меттерниху: «Ваши государи родились венценосными; они могут быть биты двадцать раз и все равно возвращаться в свои столицы. Я так не могу: я – солдат-выскочка [je suis un soldat parvenu]» [Metternich 1880, 148]. Cорок лет спустя, в 1853 году, по-своему повторяя этот жест своего деда, Наполеон III сказал в торжественной речи на своем бракосочетании: «Чтобы тебя стали уважать, следует всегда помнить о своем происхождении, сохранять свой собственный характер и открыто занять перед лицом старой Европы позицию выскочки – это славный титул, когда он получен благодаря свободному волеизъявлению великого народа» [Napoléon 1860, 102]. Наполеон III явно получал психологическое удовлетворение, выдвигая маргиналов на ведущие карьерные позиции в обход истеблишмента.

Но это условие не было достаточным. Нет гарантии, что всякий выскочка автоматически станет строить открытую, гибкую и эффективную институцию. Так же как нет гарантии, что всякий выскочка построит усилитель «Бриг». Достаточным условием для того, чтобы вертикальный сговор привел к ценному результату, всякий раз оказываются сильные идеальные мотивации – такие, какими, например, для всех участников сговора по созданию «Брига» была любовь к музыке и к хай-фай. Аналогичного свойства мотивации заставляли Наполеона III писать биографию Цезаря и тратить деньги на археологические раскопки, Виктора Дюрюи – создавать Практическую школу высших исследований, а госпожу Корню – строить все новые и новые комбинации и интриги в сфере ученой жизни. У всех участников этого сообщества тоже была своя любовь к хай-фай.

Идеальные мотивации Леона Ренье подчеркнул впоследствии Гастон Парис:

Этот выдающийся ученый, который был самоучкой, лучше кого-либо понимал всю пользу, заключенную в преподавании методов исследования; этот бывший коллежский преподаватель, не знавший немецкого языка, более чем кто-либо был полон решимости сделать из хорошего владения немецким языком необходимое условие зачисления в Школу [Paris 1894, 10, note 2].

Подготовка общественного мнения

Теперь приглядимся внимательнее к тому, как плелась и развертывалась вся сеть реформаторского лобби и как это лобби продвигало свои идеи в сферу общественного мнения.

На протяжении 1850–1860‐х годов во французском обществе постепенно все шире распространялось уважение к науке. Культ науки стимулировался признанием заслуг таких естествоиспытателей, как Клод Бернар, Марселен Бертло (ближайший друг Ренана) и особенно Луи Пастер. Тем не менее инициативы по переориентации высшего образования на исследовательскую работу исходили отнюдь не из среды естествоиспытателей. Казалось бы, видные ученые-естественники, опираясь на накопленный символический капитал, могли первыми попытаться изменить равнодушное отношение государства к институциональному обеспечению научных исследований. На деле же естествоиспытатели выступили последними – и все, на что они оказались способны, это публично протестовать против убогого состояния своих лабораторий. Самым ярким примером такого протеста стал памфлет Пастера «Бюджет науки» (1868).

Во главе борьбы за переориентацию высшего образования встали не естественники, а гуманитарии – выражаясь на языке эпохи, «словесники» (les lettrés). Их неформальным лидером был Эрнест Ренан. Их борьба, собственно, и была борьбой за то, чтобы перестать называться «словесниками», а называться «учеными» (les savants). Для них это была борьба за смену своей групповой идентичности. Точнее говоря, за преодоление раздвоения групповой идентичности, когда социум считал их «словесниками», а они сами, говоря словами Пушкина, «думали о себе что-то другое».